"Я - Дед Мороз, я прибыл с далекой планеты Отмороз. А это мои друзья - ...отморозки"
(с) ребята классом младше на очередном праздновании НГ в нашей школе
(с) ребята классом младше на очередном праздновании НГ в нашей школе
Кажется, мне всю жизнь везло дружить с какими-то имбецилами. Ну, не совсем дружить, просто по сложившимся обстоятельствам мне приходилось очень тесно с ними общаться. Я не виновата, они сами пришли.
Первый крендель застал меня в детском саду. Наши кровати стояли рядом, почему-то принято тогда было класть рядом разнополых детей. По всей видимости, невыразимый ужас перед однополыми небратскими/несестринскими отношениями уже тогда, в дремучие советские времена, побуждал воспиталок к дополнительным мерам безопасности.
И каждый тихий час мой сосед по кроватям приставал ко мне с рассказами о том, как моя мама шла меня забирать из садика, а на нее упал самолет/ее сбила машина/ее застрелил грабитель/и т.д. Естественно, каждый вечер мама приходила за мной в целости и невредимости, но это меня нисколько не утешало и логику не включало, потому что на следующий день моя мама снова умирала долгой или быстрой, но обязательно мучительной смертью, и я была просто в ужасе.
Думаю, если бы такие соседи по койке достались всем остальным девочкам в СССР, то сейчас лесбийская любовь приняла бы характер пандемии, и все особо мудрые воспиталочьи меры предосторожности сработали бы ровно наоборот. Потому как ну невозможно же жить с мужчинами, которые настолько больны на голову.
дальше позитивнееВпрочем, дальнейшие знакомства с не отягощенными интеллектом самцами homo erectus (откройте вики и гляньте картинку - внешнее сходство каждый раз было налицо) приносили скорее положительные впечатления.
В школе меня посадили рядом с мальчиком Денисом. Меня в нем все устраивало. Еще бы, если ботанику выделили место за самой козырной партой - первая в центральной колонке - то в качестве соседа он выдержит даже обезьяну.
Денис, впрочем, объективно был нормальный сосед. Ну и что, что он ни черта не понимал ни по одному предмету, кроме физ-ры и рисования, зато он даже в первом классе отменно шутил и приносил почитать на уроках комиксы, чем мы с ним вместе и занимались, пока престарелая училка рассказывала что-то для меня уже скучное, а для Дениса - скучное еще. К тому же решение второго варианта на контрольных позволяло мне хоть как-то скоротать время до конца урока.
Когда мы перешли в пятый класс и у нас поменялся учитель, мы всем классом, естественно, блин, перетасовались и выбрали себе подходящих соседей по партам. Я потеряла козырное место за первой партой, зато обрела в качестве соседки девочку Катю. И я была даже рада, потому что все мальчишки дураки, а девчонки умницы. Но счастье длилось недолго, однажды перед физ-рой ко мне подошла тетенька, представилась мамой Дениса и предложила побеседовать. Мы отошли в сторонку, и тетенька мне рассказала, что Денис, дескать, плачет по вечерам, ностальгируя по тому, как мы сидели вместе в начальной школе, и не могла бы я снова с ним сесть. Меня это удивило, конечно, потому что днем этот перчик не проявлял вообще никаких симптомов депрессии и тоски, но я согласилась, и мы еще два года посидели вместе, ровненько до очередной смены классного руководителя.
Потом я села-таки с подружкой, а Денис отчалил на последние парты. Он с удовольствием обнаружил, что от снижения оценок в журнале его самооценка не страдает ничуть, зато какие перспективы ведения насыщенной социальной жизни даже после звонка на урок открывались тем, кто сидел дальше четвертой парты!...
Но история не закончилась. В девятом классе произошли очередные миграции. Мы с девочкой Катей имели обыкновение обсуждать все рабочие и внерабочие моменты, не отрываясь от тетрадей. Денис и его друг Артем к тетрадям не прикасались в принципе. И училка подумала, что если нас рассадить и перетасовать, мы перестанем вести себя громко, но эффект был противоположный - разговор стал вестись на четверых. Последовали какие-то другие пересадки, которых я не помню, Артем оказался в другой части класса, а мы продолжали сидеть у окна с Денисом.
К тому моменту друг мой возмужал, обрел смазливую физиономию и активно использовал свои новые козыри в деле налаживания своей личной жизни по всем фронтам. Мне завидовало полшколы, но поскольку лично я с детства считала самой привлекательной частью мужского тела мозг, которого как раз у Дениса было не слишком много, я своей удачи оценить не могла. Зато мне было очень весело.
Денис не прекращал бесед с Артемом, которые в силу физической отдаленности последнего плавно перетекли в эпистолярную форму. "Что мне делать? - вопрошал этот неполовозрелый мачо, - я пришел на днюху с Катькой, а там уже была Светка", на что с противоположного конца класса авиапочта в виде пресловутого самолетика приносила ответ в духе: "Ха-ха, ты бабник!". Денис внимательно читал это, зыркал на друга заговорщицки и начинал строчить: "Но-но! Это ты меня заразил своей болезнью!"... и т.д. и т.п.
Наша литераторша, а в моей первой школе все литераторши были какие-то несусветные дуры, любила задавать нам сочинения на дом на черновике, а переписывать заставляла в чистовик на уроке. Денис, что само собой разумеется, к тому времени написать самостоятельно что-то длиннее записки на самолетике уже не умел. Он сидел со своей тетрадкой для сочинений и ныл, чтобы я ему помогала. "А чо, эпиграф обязательно?", - с мукой в голосе вопрошал он. "Сказано, что на пятерку обязательно", - бросала я. Тогда Ден брал книгу, открывал ее наугад и начинал оттуда переписывать первое попавшееся предложение. Задачу упрощало то, что эпиграф пишется только в правой половине листа, поэтому быстро набегала страница одного только эпиграфа. Мой друг удовлетворялся этим трудом и с чистой совестью списывал с меня начало моего сочинения, однако, к великому его сожалению, это задание я делала только в одном варианте, а не как 6-7 лет назад, поэтому дальше одного абзаца списывать я не давала. Тогда Денис, не теряясь, бодро открывал кавычки и начинал писать цитаты, которых к концу урока набегало еще полторы страницы. Довольный от проделанной работы (еще бы! две с половиной страницы почти связного текста - это вам не хухры-мухры) он сдавал тетрадь и на следующем уроке возмущенью его не было предела: "А почему мне два?!!" Еще бы, ведь у него даже был эпиграф, а ему поставили неуд...
Но я не могу сказать, что общение с этим сыном человеческим было абсолютно мне бесполезно. Как раз в то время я научилась у Дениса дивному словосочетанию "жизнь тебя жадно киданула". Я не часто его употребляю, но считаю, что это самое красочное, эмоциональное и емкое выражение, повествующее о несправедливости жизни. Да, гопники иногда говорят сильнее, чем поэты.
...Мы встретились с Денисом в тамбуре поезда Гдов-Петербург, и нам не о чем было говорить спустя лет пять после окончания девятого класса. Он повторял только: "Круто!" и говорил максимально простыми предложениями, все больше напоминая Бивиса и Батхеда в одном флаконе. Попытки переписываться по аське тоже быстро увяли, разве что Ден успел мне в красках и почти без матюков описать все ахтунги личной жизни того самого Артема.
Как, интересно, протекают жизни этих мальчиков сейчас.
Летом, когда я отправлялась родителями на дачу, меня снова ждали приключения в компании чудных недалеких личностей, а предводителем их был самый чудный и самый недалекий мальчик, тоже Денис, но все звали его Тушкин. Кажется, прозвище это было образовано от фамилии, но не обязательно.
Тушкин был бодр, активен и весел. Некогда он закончил полтора класса местной школы, поэтому он немного умел писать. Получив же свою порцию образования, он пустился во все тяжкие, нюхал бензин и клей, вел распутный образ жизни, и к шестнадцати годам представлял собой совершенно дивный образец человека, над чьей судьбой жизнь в глубинке поглумилась по всем правилам.
Он был крайне наивен, просто до безобразия, как и большинство деревенских мальчиков. И он очень нас любил, даже меня, все лето воротившую от него нос. Меня особенно, изощренно, толкая в лужи и какашки, выдавая чудовищные сентенции, но: разрешая унести у него из дома единственную фотографию Цоя. Дом у него был неказистый, но он очень хотел всех нас удивить и порадовать, поэтому в сарае оборудовал в силу своих скромных дизайнерских способностей комнатку, гордо названную им Каморкой. В Каморке стояла старая кровать, какая-то самодельная полка, и места больше практически не оставалось, мы сидели все вместе на этой кровати и распивали всякое спиртосодержащее, Тушкин был горд, а над всем этим практически парила шевчуковская цитата: "Актриса весна, позволь нам дожыть" (ну, вы же помните, полтора класса образования).
Тушкин был влюблен в Фанни, еще бы, ведь она была такая смешливая, теплая, тоже наивная и без придурей. Их роман продлился недели полторы, у Фанни заболел зуб, она уехала лечить его в Петербург, а Тушкин совершенно неожиданно переключился на не возражавшую против всего этого Берту, фанничкину старшую сестру, обычно такую закрытую и серьезную, что никто от нее не ожидал подобной легкомысленности и предательства.
Прошел год, и следующим летом все опять перетасовались, как в карточной колоде. Фанни увлеклась мальчиком, которого некогда всей компанией пытались вручить мне, но у нас, к счастью, ничего не сложилось, а Тушкин обратил свои взоры уже в сторону Пеппи. И это, кажется, было последнее беззаботное лето.
Прошел еще один год. Фаннин мальчик ушел служить в армию, а Тушкина отправили в места не столь отдаленные. Может быть, это произошло и не в один год, но не суть важно, а точно я не помню. Тушканчик влип очень глупо. У него была мама, трое сестер, у старшей нагулянный на местных дискотеках ребенок, и ему нужно было как-то весь этот табор кормить. Работы в их селе не было, и он подвязался с малолетками грабить пустовавшие зимой дачи. С одной из дач он прихватил кроме крупы еще и магнитофон, по которому его и вычислили, а посадили не за грабеж, за грабеж он попал под амнистию, посадили за то, что он совершал свои нечистые делишки в компании малолеток, якобы это не они его, а он их с собой повел. Он не возражал, ведь среди этих детей был и младший брат фанниного солдатика (и по совместительству его, Тушкина, лучшего друга) и выдать этого ребенка по кличке Пушкин наш совестливый друг не мог.
Он писал нам из тюрьмы письма, старательно выписывая их печатными буквами. Он путался в нумерации страниц, количество орфографических ошибок заставило бы любого инет-падонка сдохнуть от зависти, одно только слово "вапшэ" чего стоило! Но самое интересное, что мы узнали из этих посланий: оказывается, Тушкин всегда любил Фанни, но скрывал это, ведь она была так счастлива рядом с его лучшим другом. "Как это я всегда любил Фанни?!!" - орала в ужасе оскорбленная Пеппи. Мы все хихикали, Фанни еще не успела приехать, а мы вскрыли адресованное ей письмо. Просто все остальные немногочисленные переданные через сестру письма были подписаны нам всем, а это, одно, именно Фанни. Она потом сказала, что мы сволочи, но тут же простила и забрала письмо. И влюбилась в очередного мальчика.
Мы переживали за Тушкина, писали ему что-то ответное, собирали нехитрую посылку, тщательно отбирая содержимое: "а что может быть нужно в тюрьме? сигареты, чай... носки!" Пеппи сидела и писала список для наших знакомцев, что занимались приемом грибов: беломор 20 пачек ("Да у вас тут весело!" - "Мы не себе, мы в тюрьму..."), носки 27? (вечером: "а что, если они не поймут, что 27 - это размер, и купят 27 пар носков?")...
Я не помню, чем все закончилось. Конечно же, его выпустили в итоге, но мы не общались уже, кажется.
И, разумеется, этот пост был бы неполным, не вспомни я Кирилла.
Это был мой факультетский самопровозглашенный муж. Феерический разгильдяй, море глупейшего позитива, безответственности, но одновременно такой удивительной легкости, что с ним хотелось общаться. Для гармонии, ведь вся остальная жизнь была такой тяжелой, а Кирилл был баллоном гелия, из которого можно было черпать понемногу: не взлететь, так хоть поржать.
Он то отпускал длинные волосы, которые, укладываясь в крупные нечесаные локоны, делали Кирилла похожим на маргинального деятеля культуры, то коротко стригся. Стриженый, он был уже не настолько интересен. Зато он всегда очень здорово одевался: с нарочитой небрежностью, и вроде бомж бомжом, но при этом чертовски элегантен. А начинаешь рассматривать его гардероб, и тут же все становится ясно: кожаные штанцы (на тему которых товарищ мог трепаться бесконечно, как девчонка), не самое дешевое пальто, зонт-трость... И получалось, что вкус-то у этого "бомжа" завидный. Намеренно или нет, но в этом закосе под нищеброда был особый флер, своя доля обаяния, которого были лишены скучные мальчики, в изобилии водившиеся вокруг.
Кирилл был крайне необязателен, не возвращал конспекты, пренебрегал обещаниями - без злости, просто такова была его сущность. И все, что нужно было делать - это выработать свои негласные внутренние правила в общении с этим человеком: перестать делиться конспектами, не поручать ему дела группы, не давать денег и т.п. И дальше уже можно было веселиться, фотографировать всякие глупости, ржать на первой или последней парте, рисовать ему в тетрадях всякие приветствия (порча конспектов, кстати, очень его удручала) и получать в ответ "привет, жинка любимая!".
"Как ты посмела мне изменить?!" - восклицал Кирилл, когда я в самом деле решила выйти замуж. Клялся разорвать со мной все отношения, а на следующей паре опять что-то переспрашивал. А однажды очень обиделся на то, что я покрасилась в фиолетовый цвет, он был поклонник естественного цвета волос...
Еще я научилась у него потрясающей фразе: "Ты чо, опух(ла)?!" (произносить с изумлением и негодованием).
Сейчас таких людей нет в моей жизни. Это даже скучно. За исключением того садиковского идиота они все были славными людьми. Ведь они приносили не глупость, они приносили мультики, они сами были мультиками. И если у вас слишком много ума, от которого слишком много горя, такой друг вам просто необходим. Не взлететь, так хоть поржать.