На самом деле мне не дает покоя та странная осень десяти-кажется-летней давности, когда до октября было непривычно жарко, Орасио купался, а я ходила в футболках, мы со Сверкером показательно не разговаривали, изредка огрызаясь друг на друга, я писала маслом картину на день рождения С., на этой картине было такое же жаркое солнце, как и в небе на тот момент, но только слепое...
С тех пор каждую холодную промозглую осень я считаю заговором лично против меня.
Я пытаюсь как-то себя взбодрить, но настроение скачет от легкого мажора в глубокий минор или, скорее, апатию и безразличие. Мне нужно, чтобы рядом постоянно был кто-то, чтобы набираться у него смелости и радости. Так курильщик, потерявший зажигалку, постоянно вынужден прикуривать сигареты у других людей...
И все же у меня есть немного радующих вещей: туалетная вода с травяным запахом, закладки с Гагариным, несколько хороших книг, выпавшие в РС профили интересных людей, удобные полусапожки (привет от капризных стоп), новые доктор Купер и доктор Хаус (и доктор Рид в перспективе), простые хлопковые шторы. Я ощущаю себя девочкой, которая имеет права на платья, глупость и влюбленность в профессора Снейпа (он ведь тоже доктор, если вдуматься). Однажды я соберусь и напишу девичью конституцию, где по пунктам будет описано, на что имеет права каждая жительница Внутреннего Иерусалима.
Дворники возят огромные кучи грязных листьев в ваннах, поставленных на тележки.
У помойки кто-то оставил огромного плюшевого слона размером с меня и каких-то адских вульгарных цветов.
В спортзале я настойчиво выбираю 47 шкафчик. Это такая дань внутреннему Шелдону.
Мне продали старые марки с Ораниенбаумом 2002 года выпуска.
Инджапан стал переводить слово "pullip" как "винни-пух губа" - в этом есть доля адского шапито. А я ужасно хочу себе Мелиз и Диту.
А в метро совершенно случайно столкнулась с той самой С., но сама она меня то ли не заметила, то ли не узнала, то ли сделала вид, что не узнала. Я почему-то растерялась и промолчала, и всю поездку смотрела ей в спину, и внезапно поняла, что ужасно по ней соскучилась, но одновременно не хочу с ней общаться и понимать, что она совсем не такая, как я предпочитаю ее помнить. Тебе было больно и как-то неловко, и ты чувствовал себя, словно вор.
А у Аквариума новый альбом, я уже успела послушать самые ожидаемые треки. "Красная река" стала такой слаженной, уверенной, выверенной, без тех мучительных метаний, сомнений, что были на концертах, в ней больше драйва и меньше боли. Студийная "Назад в Архангельск" напористей и ярче, чем была лайф, и в ней БГ поет таким хриплым голосом - вспоминается все от "Таможенного блюза" до "Древнерусской тоски", и вертолетные лопасти крутятся, и какой-то суровый север в этой песне, она на самом деле очень "аквариумная", в лучших традициях. И моя любимая "Огонь Вавилона", которая, в отличие от концертных вариантов, на альбоме неспешная, с мотивами регей, в ней есть все то, что я ждала от "Человека из Кемерова" и чего там не оказалось, все эти: "Он приходит, когда к этому никто не готов. Старомодно учтив, как в фильмах 30-х годов" и "Ты выходишь к воротам чтобы принять угловой –Вавилон играет в футбол твоей головой". Собственно, не понятно, почему я ждала всего этого от "Человека из Кемерова", скорее всего, я просто с тех самых пор ждала именно эту самую песню, и БГ ее написал - опять-таки - лично для меня. И все ругают июньский концерт в Ленсовета, якобы звук был ужасный, но это был отличный, невероятный концерт с самой пронзительной и смелой "Огонь Вавилона"...
И два Майкла - Фрейн и Каннингем - прекрасны. Первый пишет о детях так, как будто законсервировал где-то внутри маленького мальчика и понемногу откусывает от него, а второй влезает под кожу любой женщины так, что они сами этого не замечают.
В топике о прочитанных книгах