"Я хочу написать идеальный текст, текст текстов, который будет состоять из отрывков из всего написанного когда-либо. Из этих осколков должна быть составлена новая мозаика. И из старых слов получится принципиально новая книга, совсем о другом, потому что это мой выбор, моя картина моего мира, которого еще не было и потом никогда не будет <...> При этом “обыкновенный” читатель, разумеется, не обязан непременно угадывать, откуда взята та или иная фраза. Мне важно, что идеальный читатель знает все. Простой читатель сразу догадается, что предложение “Да”, заключающее этот кусок, есть Джойсово “yes”, заключающее его роман. Но мне важнее, что идеальный читатель знает, что это “да” - последний ответ Велимира Хлебникова на вопрос крестьянки, в доме которой он уходил из жизни: “Ну что, трудно умирать?” Другой кусок, занимающий десятки страниц “Измаила”, - “Приговор”. Это раскавыченные обрывки из десятков - если не сотен - книг. Поставленные плечом к плечу обрывки стилей создают в этой мозаике взрывную силу такой мощи, которой у них самих никогда не было. Это приговор самим себе, России, жизни <...> Одна из линий в романе “Венерин волос” решает задачу воскрешения. “Ибо словом был создан мир, и словом воскреснем” - эпиграф из еще одной ненаписанной книги. Реальность, в отличие от слов, исчезает, и осколки ее продолжают существование лишь в залежах слов - в дневниках, воспоминаниях, письмах. Необходимо найти в бескрайних залежах мемуарного мусора именно те реалии, который окружали ту ростовскую девочку <...> И так же важно воскресить именно тот самый писчебумажный магазин Иосифа Покорного, и того вымуштрованного приказчика, и тех уличных торговцев леденцами у ворот школы, и ощущения гимназистки, важность цвета клякс-папира, тоску старой женщины, вспоминающей о том, как нужно было прикреплять к тетрадям ленты <...> Именно эти детали нужно воскресить, а никакие не придуманные. Иначе воскрешение не состоится. Слова - материал. Глина. Важно то, что ты из глины слепишь, независимо от того, чем была эта глина раньше. Теперь о тоне дискуссии <...> Они никак не могут понять, что я пишу не их, а очень другую прозу. Я делаю литературу следующего измерения. Они судят о моих текстах, как о своих, как если бы судить о межгалактическом отношении по падению яблока. К счастью, людей, которым литература важнее, чем окололитературные скандалы, больше."
То есть ты как бы и писатель, но при этом своего чего-то вырождать не надо, достаточно понадергать самых гениальных строчек у других и сшить их в единый текст.
Конечно, у авторов принято друг друга цитировать с разной степенью очевидности, это даже круто. Но составить текст своего романа на 100% из прямых цитат (как это выглядит)- на такое осмелился только Шишкин. За это он получил горсть премий, всеобщее внимание и прочие плюшки. И теперь он позволяет себе высказывания в духе "я творец следующего измерения, бля, мне даны полномочия оценивать других авторов на гениальность и мемуаро-мусорность, а ты, читатель, еще докажи, достоин ли ты моих
Предлагаю наряду с жанром "советская чернуха" ввести еще один - "охуевший постмодернизм".
Вообще-то, мне было бы даже интересно почитать книгу-коллаж, но после таких высказываний что-то не хотца... А вы что думаете?