Я ненавижу, когда мной пытаются попользоваться. Вдвойне я ненавижу, когда это грубое насилие заворачивают в фантик высоких духовных целей или социального геройства и пытаются скормить мне под соусом «если не ты, то больше никто», убеждая меня в моем собственном суперменстве по отношению к миру. Втройне я ненавижу, когда я помимо всего прочего не имею права отказаться.
И вот на последнем звонке ко мне подходят и говорят, что я сейчас повезу документы туда-то вот туда-то, что это должна делать директриса, но я же понимаю, что она сейчас не может, а кроме меня некому. И я прекрасно понимаю в этой ситуации, что меня опять рядят девочкой на побегушках, что я и так с утра бегала в РОНО с их очередными бумажками, сидела в ожидании какой-то тетеньки Оли в кабинете с распахнутой на балкон дверью и рассеянно водила глазами, периодически фокусируя взгляд на синих и зеленых папках с названиями школ и садов. Что, едва я пришла обратно, меня хотели отправить заново, на этот раз забрать бумажку. Что геройство я совершала бы исключительно по отношению к завхозихе, которая не умеет говорить «пожалуйста», но умеет очень нагло требовать сделать что-то за нее. Я сказала: «Нет, я никуда не пойду».
Но в третий раз на дню я не могла отказаться, потому что все уже было решено за меня, на импровизированную сцену-пятачок спортзала уже вышли мои одиннадцатиклассники, и среди них была такая милая девочка-эмо с полосатыми гольфами, крашеными в черный волосами и одним белым, а другим – розовым бантом, но это была не моя девочка, а мои были Риты-Маргариты, Артем-аккордеонист, Никитос-попрошайка, и вообще, мне казалось, что с каждым годом последний звонок звенит исключительно для меня, и с каждым годом все громче, и все больнее рвет барабанные перепонки, а совсем рядом первоклассник на бегу всучает моей тезке-однокласснице букет сирени, и эта сирень до сих пор цветет на семилетней давности фотографии и на каждом встречном кусту, я в маминой школьной форме, и все девочки в форме, у нас весь городишко каждое 25 мая в форме и не может быть иначе, а Илья танцует с нашей школьной психологиней, но теперь психологиня уже я, а Илья где-то делает бизнес, а в книжке Чарльзу предлагают заняться коммерцией, но у него 1867 год и он дворянин, а не лавочник, и Илья тоже дворянин, а мне говорят: «Вы повезете документы, это важно для школы»…
Какие документы, какая школа?... На пятачок выходят десятые классы… за 200 километров мне звенит последний звонок…
Я сижу в машине директора автошколы, он снимает в школе семнадцатый кабинет, а год назад мы всерьез рассчитывали, что этот кабинет отдадут психологам, играет шансон. И шансон я тоже ненавижу. У меня на коленях цветы, а в сумке тоненькая папочка, в папочке – оправдания директрисы перед контролирующими тетками. Кто-то прямо на ее день рождения натравил на все школьные недочеты этих крашеных в блондинок престарелых толстух. Она догадывается, кто. В прошлом году кто-то на мой день рождения натравил на меня директрису. Я тоже догадываюсь, кто. Я попала в круговорот дерьма в природе…
Тетка думает, что сейчас я подарю ей букет и хищно глядит на бутоны гвоздик в целлофане. А отдаю ей документы и говорю: «Из двести восьмидесятой», - и ухожу.
Цветы – мои, мне подарили их дети.
А те дети, что дарили мне цветы семь лет назад, когда я в маминой школьной форме бежала по залитом солнцем коридору, должны сейчас заканчивать восьмой класс…

А в понедельник мне дарят шоколадку и хризантемку и говорят «спасибо». Обычно я отвечаю на «спасибо» словами «не за что», но на этот раз процеживаю «пожалуйста». Видимо, кроме меня никто не понимает разницы. Директриса сидит в своей норе, на общение со мной заслана вторая завхозиха, та, что по тряпкам. Она подбегает к моему столу, быстро кладет на него свои убогие дары и спешно ретируется. Скорее всего, она выдернула беленький цветочек их какого-то букета, а таких шоколадок в шкафу учительской стоит целая коробка.
Цветок я по дороге к метро воткнула в ограду моста, там, где кто-то отломал часть кованого украшения, и в образовавшейся дыре лежала скомканная пачка «Мальборо». Шоколадка до сих пор валяется в сумке, я не могу ее есть, несмотря на любовь к воздушному рису. Я не знаю, что с ней делать. Но шоколада мне хватает, я ем искренне подаренные конфетки от Эстель.
Цветы и шоколад - вещи сугубо гигиенические.

Мне звенит последний звонок. Наша золотая медалистка живет в десяти минутах езды на 93 автобусе от моего дома.