Самая большая моя проблема в стихосложении всегда заключалась в том, что я хотела писать криво, косо, нетрадиционно, но с изяществом, а не абы как; получалось же наоборот – стихи сами собой старались уложиться в выбранный ими размер и неизменно, с завидным упорством требовали удобной рифмы. В результате же мне приходилось совершать над ними насилие, заставлять себя ломать ритм, набивать на крышке стола что-то другое, мучать мозг в поисках слов, что шагали бы в нужном темпе, но звучали иначе – а получалось плохо, хуже, чем если бы стихи оставались вольными, но как-то получалось.
А цикл lepestki, наоборот, задумывался как собрание стихотворений о любви к мужчинам, которые (стихи, а не мужчины) должны были быть сентиментальными, классическими в своей форме и рифмах, геометрически и арифметически выверенными, но именно в этом случае все вышло не так, как хотелось. И как я ни старалась уложиться в нужное количество шагов или придумать идеальные рифмы, я не то что Пушкина с его французским признанием, бегущим по концам строчек, не переплюнула – я даже к Ахматовой на полшага не приблизилась…
Но что я могу сказать с абсолютной точностью, так это то, что в стихосложении значительно больше математики, чем литературы.
Когда я была маленькой и очень хотела научиться вязать, я спросила у мамы, что самое сложное в этом занятии. Мама сказала: «Нужно хорошо знать математику». Я тогда подумала, что считать петли-то проще простого, складывать я умею, а потом оказалось, что нужно не просто петельки считать. Нужно пересчитывать все схемы и выкройки на иную толщину нити или спиц, или на свои привычки вязать слишком плотно или слишком вольно, на другой рисунок, на другую кратность петель, на три или пять спиц, на изгибы воротников и рукавов – и все это держать в памяти одновременно. В стихах точно так же. Стихи – это математика: алгебра и геометрия.
А вы отстукиваете размер? Считаете слоги на пальцах?


***
Летний град источает античный дурман,
На карнизах домов зеленеют оливки.
Каждый встречный – заморскими мифами пьян,
В каждой встречной – гречанка, чьи пальцы в сливках.

Постаменты из Летнего сада пусты,
Боги ходят средь нас, как вороны по аду.
Я б хотела забыть свой славянский язык,
Я хотела бы быть для тебя Ариадной.

В лабиринте домов, подворотен, мостов
Я хочу провести тебя тайной тропкой,
Но ты продолжаешь жить в стае кротов
На окраине града в картонной коробке.

Выходит, ночами пряла я напрасно
Капиллярно-пурпурные прочные нити.
Я смотаю пряжу в огромный клубок
И свяжу тебе на зиму теплый свитер.

Но среди серых стен, человеческих лиц
И незрячих богов так легко разминуться!
Между нами летят стаи птиц-колесниц,
Птицы-тройки спешат к жеребятам и блюдцам.

Я тяну к тебе руки, подставляю лицо
Горячему дню, добровольному плену,
А ты бросаешь улыбку через плечо
И уходишь в ночь со своей Еленой.

И значит, я снова ошиблась героем,
В своей немоте многоточия сея,
Перепутав легенды, как пару сорок,
Близоруко Париса приняв за Тесея…

Скоро утра начнут пахнуть сеном и льдом
И нальются чернилами сны и маслины,
Поздний август подавится кислым вином,
И задуют ветра, предвещая нам зиму.

От мифа останется скучный итог:
Банальный мотив на портьерах вытертых –
Ариадна в девках, опустевший престол
Да Парис в ядовито-красном свитере…

Savelle
2007/08 г.


но лично я бы предпочла, чтобы Париса звали Персеем, потому как именно от строчек: «Я хотела бы быть для тебя Ариадной» и «Близоруко Персея приняв за Тесея» и начало расти стихотворение. А потом я поняла, что и в самом деле ошиблась героем...