У нас в Сланцах жил один мужичок, и было у него одно клинического масштаба увлечение: он собирал, скупал, искал и заполучал ордена, медали и все хоть сколько-нибудь на них похожее. И он их не просто развешивал по стеночкам и складывал в коробочки – он их носил. Гротескно, но в его коллекции даже был орден «Мать-героиня». Его он тоже носил.
…Мне кажется, самые важные весенние цветы – мать-и-мачеха. Они настолько хрупкие, маленькие и беззащитные, что рядом с ними даже добродушные лохматые одуванчики выглядят вульгарными переростками надвигающегося расточительного лета.
Даже маленькая, я считала, что рвать их – невероятная жестокость и кощунство. Ими нужно любоваться, как чудом, которое тебе не принадлежит, внезапным и мимолетным чудом, чувствовать сладковатый травяной запах. В маленьком городке моего детства мать-и-мачеха цвела повсюду, на всех горках и кочках, на всех газонах, и ею пахло повсюду. Этот запах означал, что взят последний бастион зимы, что теперь уже точно, совершенно определенно, хоть и непонятно, за какие заслуги, наступит лето.
Сейчас в большом городе сложно увидеть крошечные желтые чепчики, и нужно приседать на корточки, чтобы, нагнувшись к ним, постараться почувствовать, как они пахнут…
А я все больше и больше задумываюсь о том, чтобы попытаться делать кукол. Мне начинает казаться, что это проще, чем мне казалось в начале. Определенно, кукольная лавочка из Гостиного Двора действует на меня умиротворяющее и побуждающее.
Вчера мы там с Ameko погуляли, а сегодня я уже заново пересматриваю свою воображаемую компанию остроносых девочек, сидящих на подоконниках кто с кружкой чая, кто с плеером, кто с книжкой, кто сама с собой.
А еще я задумываюсь, кому бы из своих друзей какую куклу я бы могла преподнести. Кукла – это ведь такой интимный, совершенно особенный подарок, который отражает и отношения, и намеки на видение скрытых сторон другого человека, это признание и прощание, и загадка, и приглашение к диалогу…
Я бы сделала для Нади Метиль из «Синей птицы», для сестренки – Черную Королеву Кэрролла или Ремедиос Прекрасную, для благоверного – Хуана из «Модели для сборки» (будет повод прочитать – вредничаю я так), для Шурика – Маленького Принца, для Роты – Молли Суини, для Костика – Снусмумрика или Нильса…
Дошла, наконец, до «Городских легенд». Сложно читать оттого, что герои подобны патоке или карамели, которая в булочках делает их совершенно несъедобными. Герои стерильно хорошие, чего и следовало ожидать после первого опыта чтения де Линта: с чего бы он стал писать иначе?
Но я продолжаю читать, потому что эти любовные и детальные описания комнат или внешности персонажей, бесконечные сюсюканья и нелепые теории – это то, как я хотела писать лет в тринадцать. В смысле, не столько хотела, сколько выходила на все это, погрязая в добропорядочности «наших», уплощенности «врагов», дихотомичности описываемого мира и детальной прорисовке какой-то ерунды: содержимого сумочки или начинки квартиры. Так что читает все эти лингвосемечки тринадцатилетняя девочка во мне. А в том возрасте я постоянно была – по объективным причинам – органичена в выборе.
…Сегодня я видела на улице угрюмого взрослого дядьку с легкомысленным оранжевым пакетом в цветочек, на котором было написано: «Буду мамой».