Боже! Май в городе отвратителен двумя аспектами: температурой и запахами.
С температурой так всегда: сначала становится тепло, а потом одновременно холодает и отключают отопление. Это случается каждый год, и на этот раз работники местной корпорации тепла опять не сверились с гисметео, хотя ясно же было написано, а для особо непонятливых и проиллюстрировано: ждите +6. Ну чего непонятного?
Теперь мерзнут ноги, руки, кончики пальцев отнимаются, а в ванной так и вовсе воссоздание атмосферы зимних слизеринских подвалов: раньше там просто жила склизкая, самостоятельно выращенная в ведре кобра, которую лично про себя я обзывала Василиском (хотя если честно, то я считаю, что василиски на самом деле выглядят не как огромные гаррипоттеровские змеи и не как убогие собаки с подстаканника, а как были они показаны на иллюстрациях к «Говорящему свертку» в старой книжке), а теперь там еще и так холодно, что идея принять душ отдает не просто мазохизмом, а даже вселяет мысль о пробудившихся суицидальных тенденциях.
Запахи не менее традиционны: черемуха и корюшка. Хуже черемухи пахнет только рябина, ну а корюшка – это какая-то противная, мелкая и несъедобная рыба, по совершенно непонятным мне причинам ставшая национальным санкт-петербургским лакомством. А вот в моем субъективном представлении есть только два вида рыбы: форель/семга и которую ловят вот так. Первый вид, как вы понимаете, я могу позволить себе только теперь, а второй я единственно потребляла все свое школьное детство в чудные первые годы «Молодой России».
Я вот читаю Кафку. И это просто ужасно.
Давно у меня не было таких историй с чтением книг. Кафка настолько тяжел для моего восприятия, что я могу в полной сосредоточенности перечитывать страницу по пять раз, но не понимаю вообще ничего. Слова не складываются в предложения, предложения не складываются в осмысленный текст – это для меня какая-то немыслимая азбука мертвого языка. Скорость чтения упала раза в три-пять, я продираюсь, как сквозь частокол.
И вроде бы, пытаясь определить для себя, каков этот Кафка, я могу сформулировать, например, что рассказы его одновременно сложны, тяжеловесны, непонятны, многослойны – но это все те характеристики, которые я приписываю и тому же Кортасару. Однако же последнего я читаю с интересом и переживая все события, пропуская текст через себя. Кафка же скользит, опутывает, тянет и сдавливает, но внутрь не проникает, нет.
Похожие чувства у меня вызывал Гессе, но его я трижды начинала и трижды бросала на полуслове, и мне не было стыдно. Мне казалось, что это могло быть связано с влиянием момента или просто мне попадалось не самое лучшее его произведение, но после третьей попытки поняла, что лучше уже не будет, что он на самом деле такой: скучно-назидательно-традиционный. Так может быть, это просто не складывающиеся отношения с немецкоязычной литературой? Вот и из серии ШАГи у меня только Рут Швайкерт прошла, оставив след…
Но нет, Кафку я продолжаю читать упорно, но без отвращения, с которым я читала хвастуна Сартра. Я с полной ответственностью могу заявить, что был он не прекрасным экзистенционалистом, а просто капризным занудой, любовно сковыривающим корочку со старой болячки. Меня тошнило, следовательно, я существовала, читая его книгу – вот и весь экзистенционализм.
Но с Кафкой не так, хотя сложно безумно. Я не понимаю, что, зачем и почему говорят персонажи, не могу понять их мотивацию и воссоздать события перед внутренним взором. И все это даже, несмотря на почти патологически подробные описания каких-то идиотских мелочей, описания сухие – почти хроника из отчета следователя. Его называют наблюдателем – вот уж точно. Кафка – это не совсем литература, это какая-то ее грань с хрониками, с дневником наблюдений.
Я прочитала неполных семьдесят страниц и пошла покупать «Я – Шарлотту Симмонс» Вулфа – после пого, как я дочитаю уважаемого пражанина, изображенного собственной персоной на мириадах бумажных пакетиков, мне просто необходимо будет устроить мозгу санаторий, почитать что-то, что не требует даже минимального мыслительного процесса… А на самом деле это просто пляжная книжка на лето.
Еще я пойду в конце мая учиться в Бехтеревку, я рада преочень, потому что без необходимости слушать и конспектировать лекции, кажется, начинаю терять человеческий облик.
Иногда я говорю людям такое, что в принципе не могу понять, как со мной можно дружить…