Подумав, я решила удалить давно заброшенное сообщество про детство. Все равно его никто не читает, никто туда не пишет, и даже я. Мысль с его созданием, быть может, была хорошая, но лень - не только двигатель прогресса, но и дверь на погост некогда перспективных начинаний.
Однако, некоторые тексты жалко, пусть они будут здесь.Настя и трусыСамые яркие воспоминания из детства для меня – это воспоминания о лете на даче.
В постоянный состав нашей компании кроме меня входили еще пять девочек и один мальчик. Остальные то появлялись, то уезжали.
И еще была девочка Настя.
Настя обладала двумя страшными недостатками, которые дети никогда не прощают: она была толстой и она была глупой.
Из компании ее выгоняли постоянно, потом, правда, принимали обратно, но затем снова выгоняли. Самыми важными поводами к таким серьезным санкциям были Настины предательства: она регулярно докладывала о местонахождении наших «штабиков» врагам по игре в войнушку.
А врагами были трое мальчишек постарше, и всех троих звали Сашами, мы их звали «Саньки». И эти самые Саньки в силу своего возраста громили наши «штабики» намного более жестоко, чем могли бы себе позволить мы, найдя их, вражеский, штабик. Но мы не находили. И тем более вероломными казались Настины козни…
Однажды, когда в очередной раз назрела необходимость принять Настю в компанию обратно, но этого сильно не хотелось, мы придумали страшное (как нам казалось) условие. Мы собрались все вместе в каких-то кустах и очень серьезно объявили Насте, что для того, чтобы мы приняли ее обратно, она должна снять трусы при Юрике (том самом единственном среди нас мальчике). Мы были уверены, что она не сможет этого сделать.
Но Настя не думая задрала свое ситцевое платьице и «сняла решительно» - нет, не пиджак – трусы.
Дааа… в тот день небрезгливость Насти одержала верх над нашей изобретательностью. Но мы не отчаялись, мы надеялись на реванш…
остальные историиМесто встречи изменить нельзя
Каждое лето я проводила в деревне Ужово в Псковской области. С трех сторон лес, с четвертой – река Плюса, а до последнего времени проехать без особых проблем туда мог только трактор.
На въезде в деревню находится небольшой холм, всеми называемый либо Школьной горой, либо просто Часовенкой. На нем было старое, прямо таки языческое военное кладбище, с огромными камнями вместо надгробий. Впрочем, если не знать этого факта, можно было бы подумать, что кое-как разбросанные валуны – естественная часть пейзажа. И маленькие мы думали так же.
На вершине холма стояла старая часовня. В начале девяностых общими силами ее отремонтировали и покрасили голубой краской, а в моем детстве она была совсем заброшена, вечно на замке. Маленькая пристройка с лестницей была совершенно разломана, от нее осталась целой только одна стена, вся исписанная именами, датами, признаниями и обличениями. Мы еще не умели вырезать или жечь на старом дереве буквы, но страстно мечтали однажды несмываемо вывести там свое веское «Саньки-дураки». Две другие стены практически отсутствовали. У часовенки днем собирались мы-малявки, а вечером – ребятки постарше, они пили различные горячительные напитки и били пустые бутылки о камни. Утром мы подбирали стеклышки и играли при их помощи в больницу…
Вот такое святое место. И возможно я передергиваю, но в этом не было особого богохульства.
За часовней располагался главный деревенский штабик – не слишком густые заросли. Но мы его не использовали, потому как он был известен абсолютно всем. Перед часовней же, на склоне холма, располагалась большая песчаная яма, из которой брали песок для строительных нужд все, кому требовалось. Мы же использовали ее как песочницу: в одном ее конце хоронили дохлых мышек и ласточек, в другом строили свои нехитрые замки (иногда находя настоящие - человеческие? - кости) и играли в физкультурную школу. Прыгали в яму – кто дальше, тот и победитель, он потом учил остальных, как добиться таких же успехов и ставил оценки.
А у подножия холма жили мальчики Вовочка и Юра. Второй из них был в нашей компании с самого начала. Первый же проявился в нашей истории уже ближе к отрочеству…
Настя в больнице
Каждое утро мы собирались у часовни, чтобы придумать новую нехитрую детскую игру. Иногда мы играли в больницу.
При этом игры наши далеко не были безопасны. Мы ковырялись в битом стекле, оставленном нашими более старшими соседями по даче после бурно проведенной ночи, и искали наиболее удачные острые осколки. Они заменяли нам шприцы.
Дальнейшая методика игры, вся ее фабула, сюжет и интрига заключались в следующем: выбранный всеми врач брал шприц и обходил всех остальных детей, делая им прививки – проводя острым краем стекла по предплечью. Здесь могли быть вариации, между тем не выходящие за пределы сюжета: врач мог растирать кожу травой, прежде чем сделать укол, мог делать прививку через листик, мог усложнять все эти манипуляции насколько хватало фантазии. А потом обходил всю палату и осматривал руки больных, пытаясь определить, у кого хороший результат, а у кого – плохой. Из каких соображений он делал вывод относительно того, у кого и что там получилось – а все руки были одинаково исцарапаны – история умалчивает. При плохом результате у нас полагалась повторная, более болезненная прививка. Но самое странное и удивительное заключалось в том, что ВСЕ хотели иметь ПЛОХОЙ результат.
И, как того и следовало ожидать, самый плохой результат был у Насти. Врач, иногда импровизируя, а иногда и по предварительному договору, объявлял Насте, что у нее очень плохой результат, что ей требуется срочный укол в жопу с применением самого острого стекла (как вариант, двумя стеклами) в кустах за часовней. И ОБЯЗАТЕЛЬНО должен присутствовать Юрик…
Юра вырос не совсем адекватным молодым человеком. Я, как человек взрослый, неглупый и соответствующим образом образованный, понимаю, что основная ответственность за это лежит на нем самом и на его, откровенно говоря, придурковатых родителях. Но, возможно, наши медицинские эксперименты тоже сыграли свою роль… кто знает…
Хорошо еще, что никто ничем не заразился…
Когда я стану взрослым... (часть 1)
Моему младшему брату было года три-четыре.
Однажды утром мы втроем с мамой и братом шли сдавать кровь в больницу. Обычное будничное утро, народ на остановке, и нам уже надо переходить перекресток, но тут он как начал: «Купи папе газету!».
И тут надо сделать ремарку. Комбинезон у этого товарища был непромокаемый, в случае чего очень удобно садиться в лужу попой и ныть. Комфортно так, памперсам и не снилось. Братец этим делом изрядно злоупотреблял и плюхался на землю при любом удобном случае, даже если вожделенная покупка была возможна и без скандала.
И вот при всем народе он – шлеп на задницу – тычет пальцем в витрину газетного ларька и требует: «Купи папе газету!». А газета не простая. Зачем-то, хотя вполне понятно, зачем, начало девяностых все-таки, она повернута задней страницей, на которой во всю полосу – но, надо отдать должное, художественное – фото женщины топлесс, ниже пояса замотанной в фольгу и в, я бы сказала, такой лаконичной постмодернистской шляпе.
- Папе нужна такая газета!
- Костя, вставай, пошли!
- Нет, купи папе газету!
Тут на остановке начинается движение, все, похоже, понимают, что день начался не зря, и после такого старта ожидать от него можно только хорошего, и начинают прикалываться и поддерживать моего братца:
- Женщина, ну купите папе газету, смотрите, как ребенок за папу волнуется.
Мама, сгорая от стыда, покупает эту самую газету, Костя успокаивается, и мы, как будто ничего и не происходило, идем сдавать кровь.
Вторая часть марлезонского балета.
Вечером дома мама жалуется пришедшему с работы папе на то, как его сын ее сегодня невероятно опозорил. Папа листает газету и говорит: «Да ладно, нормальная газета, никакой голой бабы тут нет…» И тут, при ближайшем рассмотрении, оказывается, что и правда нет.
Брат вызывается на кухню для разборок. И выясняется, что газета-то предназначалась папе, а вот последний листок – Косте. «Я вам покажу, только не отдам».
Фото с девушкой оказалось аккуратнейшим образом сложено в несколько раз и припрятано в ящик детского диванчика…
Когда я стану взрослым... (часть 2)
А летом, когда нас, детей, по традиции вывезли в деревню к бабушке дышать свежим воздухом и не мешать родителям, произошла вторая история, по своему содержанию являющаяся логическим продолжением первой.
В деревне у меня была подруга Наташа, которая очень любила маленьких детей и периодически приходила в гости с целью поиграть-понянчить братца. Наташа училась классе во втором, слыла хорошей послушной девочкой, вежливой ученицей и разве что не ботаном-очкариком. Она катала моего тогда толстенького брата в коляске, кормила овощами, читала сказки и всякими иными способами воплощала в жизнь мечты о гипотетическом нескором материнстве.
И однажды Наташа, совершая очередной дружеский визит, захотела посмотреть Костины альбомы для рисования. Тот с гордостью принес их – многостраничные иллюстрированные эпосы о приключениях роботов с головами зайцев и одним колесом вместо ног, названных им с чего-то «волкозаями»; и Наташа углубилась в их изучение.
Вы спросите: а какая связь с рассказом о полуголой красотке на обложке постсоветской газеты? А вот такая: в какой-то момент просмотра Наташа начала краснеть. Она краснела все сильнее и сильнее, и когда цветом щек стала больше напоминать свеклу, мама, присутствовавшая где-то на периферии, заинтересовалась, что же в альбоме для рисования, принадлежащем маленькому ребенку, смогло так смутить взрослую девочку. Она попросила у Кости этот альбом, и тот с готовностью его показал (он никогда ничего не скрывал), а там…
И здесь надо рассказать о том, что показало следствие в ходе допроса подозреваемого, а показало оно следующее: в деревне наличествовал свежий воздух, однако совершенно отсутствовало паровое отопление, и бабушкам приходилось периодически топить старые деревенские печи. Делали они это посредством поджигания неинтересных дров и весьма разнообразной «растопки», которая включала в себя в основном газеты любого содержания.
Нашему папе посчастливилось лишь однажды, и то счастье обломалось, не дойдя до адресата. Дяде же везло регулярно, а именно: он с завидной периодичностью покупал газету под двусмысленным названием «Двое», зато с весьма однозначным содержанием, подробно и досконально изучив которую, привозил ее к бабушке, чтобы она, видимо, уничтожала свидетельства его грешков путем ритуального сжигания в печи.
Бабушка жгла, даже не подозревая о том, ЧТО именно она жжет, а брат, надо сказать, уже неплохо читавший и, как и подобает возрасту, любопытный, поэтому периодический заглядывавший в разные «интересные» места как то: помойное ведро или щель в обоях, так называемую «растопку» изучал часто и методично.
Следствие показало также, что подозреваемый систематически вытаскивал из кучи разных газет именно «Двое», а затем вырезал картинки и клеил их на последние листы альбомов…
Среди картинок мама нашла и вырезанные статьи из вышеозначенной газеты. На вопрос: «Костя, а это-то тебе зачем?», тот отвечал: «А я тут читал, чего-то ничего не понял, когда стану взрослым, еще раз прочитаю».
Вот такой прагматичный мальчик…
Кстати, есть еще третья часть, но о ней я еще не успела написать.