Серебро Господа моего, серебро Господа,
Разве я знаю слова, чтобы сказать о тебе?
БГ


В Новгороде снежно ровно настолько, насколько это может показаться жителю Северо-Запада, два года снег не видевшему.
И странно: потому что ждешь истории и России, ждешь каких-то камней и древних построек, а встречают тебя те же самые европейского образца постройки, которых полным-полно и у нас. Того, старого Великого Новгорода уже нет, его не смогли уничтожить татары, но сравняли с землей немцы. И вспоминается рассказ кого-то из прославленных блогеров, возможно Муры Мур, про то, как стояла она перед побитым снарядами немецким храмом, а местный старичок взывал: «Посмотрите, что они сделали с нашими храмами», а потом спросил, откуда вы, девушка, а она ответила: «Из России», и старичок замолчал и отошел. Потому что то, что сделали сами немцы с нашими, русскими, храмами – едва ли не самое страшное варварство за новую, кичащуюся своей цивилизованностью историю. И удивительно, что некоторые из них уцелели под дождем бомб и снарядов.
И проезжаем по тем местам, где шли наши дивизии, а там фашисты были с двух сторон, и узкий коридор длиной несколько километров, а шириной – представить страшно – до 200-300 метров. Это же просто под прицельный огонь… А среди тех мужчин, у которых не было ни выбора, ни выхода, наверняка были прекрасные молодые мальчики с ясными глазами и заразительными улыбками, которые недавно со школьной скамьи, которые точно так же, как наши друзья, встречались по выходным, смеялись, жали друг другу руки, любили разных девочек и женщин. Я вот только недавно поняла, что герои войны были не аморфными дядечками с плакатов, а самыми простыми мальчиками и мужчинами, такими же, как мои одноклассники и приятели. И что вот эти узкие коридоры со стенами из пулеметного огня – не часть мифологии, а какая-то постоянная возможная опасность…
И купола, их там сотни, кажется, этих куполов. Церкви, скупые и простые, белостенные, стоят по нескольку в ряд – выбирай любую. И в каждую – робко. Ведь только там, внутри церквей, сохранилось то чувство сгущенного времени, которое потеряно в городе. Каменные церкви – не то, что деревянные, в которых тоже порой чувствуется древность, но какая-то прирученная, ладаном прокуренная, и вовсе не такая суровая. И конечно же, там совсем не так, как в наших соборах, которые больше лакрично-лубочные музеи, и, в первую очередь, музеи (и служители Храма Христа-Спасителя машут: да иди ты и с непокрытой головой, ничего страшного).
За городом Юрьев монастырь, рядом с которым мельница-голландка, а на подворье – Георгиевский собор, который строили без чертежей, а по разметке на земле, он летний, и зимой в нем очень холодно, темно, лики на стенах и мало места, но своды очень высокие, и хотя голова не кружится, все равно – высоко и страшно. И там я покупаю маленькую иконку Владимирской Божией Матери – у меня была когда-то своя, «ручная», но я все время держала ее в сумке, и она затерялась. Я расстроилась, поняв, что уже не найду ее, и теперь вот решилась купить замену. Впрочем, та, из детства, была подарена через папу какой-то прабабкой и имела семейную ценность.
А недалеко, на Юрьевом подворье, копии старых деревянных домов, в которых изба – это только жилое помещение, а вовсе не все здание целиком, как мы сейчас считаем. И сохранено-воссоздано убранство, как я люблю, и экскурсовод сыплет старыми словечками, из которых «палати» - самое знакомое. И говорит про Красный Угол и про противоположный ему, где ставилась печь, символизирующая вход в потусторонний мир мифологических существ. И упоминает про сказку, в которой Баба-Яга хотела в этот мир спровадить Ивана, но в итоге сама туда вернулась. Вот так удивительно в одном доме уживались православие и язычество. А самое милое и забавное – это истории про швейные машинки. Оказывается, швейные машинки были такими статусными предметами, на них вовсе не обязательно было уметь шить, главное – иметь и поставить на самое видное место. А ведь и у меня спустя века машинка – статусный предмет…
В самом Новгороде в Кремле – старейший в России православный храм – Софийский собор, а у него на воротах в числе прочих сценка о создании Евы. Крайне буквально трактуется авторами – Господь натурально вынимает ее из корчащегося Адама.
А на следующий день – на Валдай, в Иверский монастырь. Он после путинского ремонта сверкает золочеными куполами, которые так не любили новгородцы, сторонники простоты. Там тихо и светло. На предупреждающем стенде написано, что купаться в озере можно строго с благословения настоятеля, и нарисованы два запрещающих значка с мужским и женским купальниками: женский – маечка и юбочка, мужской – маечка и шорты. Я говорю: это в купальниках нельзя, а голыми можно.
Там есть Башня Молчания, а на шпиле у нее, как и у некоторых других башен – легкомысленный ангелочек, совсем не строгий, как ожидаешь в монастыре. И монахи – в джинсах. И вспоминается батюшка, что приезжал к нам в деревню в год и в день, когда был пожар, и как он скинул рясу, направляясь тушить огонь, а под рясой – джинсовый костюм.
А в самом Валдае, таком смешно-провинциальном городе рядом стоят две церкви: одна действующая розовая, а другая старая, порушенная – в нее раньше водили заключенных. А на озере полынья, и в ней утки и пара вездесущих голубей.
Сам музей у них очень смешной: в нем по витринам разложены какие-то нелепые предметы – кто что принес. Там какие-то неровно вышитые платочки, медицинские трубки, фото вроде знатных, но пропущенных историей людей.
После Валдая особенно хочется домой.

много фотографий

P.S.