"Когда ты начинаешь всматриваться в бездну, у тебя чай остывает" (с)
Ниже я расскажу немного об ассоциациях, которые вызываю у Ameko. А потом будет еще вторая часть, но только немного позже.
Если вам интересно, вы можете спросить меня о моих ассоциациях в связи с вашим образом. Либо можете высказать какие-то свои ассоциации, которые я раскрою в следующих постах. И то и другое в количестве от 1 до 10.
Это такие специфические вещи, родом из моего детства. Сейчас дети не слушают их, разумеется, да и взрослые-то только в исключительных случаях жалуют, подростки еще увлекаются ими как некими эстетическими объектами. Но я-то помню те «стародавние» времена, когда и проигрыватель был далеко не у каждого, а так чтобы целая гора детских пластинок, так я и вовсе никого кроме нашей семьи не знаю. У всех было по десять-двадцать пластинок со сказками-песенками, а у меня не меньше сотни – преогромная стопка: «Маша и Витя в стране диких гитар» (точное название выскочило из памяти), «Голубой щенок», «Чебурашка» и прочие-прочие сокровища, под звучание которых я в одиночку разыгрывала в своей комнате спектакли.
Куда все делось? У нас на даче есть старый дядин проигрыватель и несколько пластинок, в том числе Пинк Флойд и Аквариум, все рабочее, все играет. Наш и на моей памяти работал кое-как, наверное, родители его выбросили…
Словом, виниловые пластинки для меня – это не просто эстетика и выпендронство, а самая что ни на есть личная история.
Помните, как писал Мандельштам? «Рыбий жир ленинградских речных фонарей…». Не говоря о том, что все стихотворение – шедевр, скажу просто, что эта строчка с хирургической точностью описывает мое восприятие городских фонарей. Если окна Города – это практически его глаза, то фонари – свободные нервные окончания…
Со мной иногда случаются переклины и перекосы. Например, я могу целый год собирать написанные подростками рассказы про ангелов, а потом разом взять – и удалить все мимо корзины, потому что становится невыносимо от всего этого.
Какое-то время я постоянно фотографировала окна. Нет, не как одержимая, но все равно больше, чем положено приличному человеку. Сейчас эти карточки затерялись среди прочих, и их количество кажется не таким огромным. Или же это оно тогда мнилось нереально большим? Или я не нажимала кнопку всякий раз, когда ловила окно в прицел объектива?
Дети – это, разумеется, единственное, ради чего всегда стоит жить, даже если жить больше незачем, но рожать их сейчас бессмысленно, потому что самим им жить уже будет не просто незачем, а еще никак и негде. Очень печально, и, надеюсь, это просто нытье стареющего где-то внутри человека - маленький червячок, добравшийся до потенциального огрызка, который модно называть «стержнем» - но мне все страшнее за будущее наших детей. Дети очень любят играть на помойках, и у наших проблемы с поисками свалок будут единственным видом проблем, которых не будет вообще.
Я люблю детей, хотя добрая часть из них – вредные жестокие клопы. Я люблю детей, потому что их еще можно исправить, если вдруг что-то идет вкривь. Я люблю детей, потому что они совершенно не такие, как взрослые – и физиологически, и психологически, и социально – и я сама когда-то была совершенно другой. Я люблю детей за богатство их мира, за честность, за чувство юмора, за аграмматизмы речи, за то, какими они получаются в книгах (одна из моих любимых книжных тем – патологичность и жестокость детства).
Я работаю в школе, я всегда окружена детьми, они висят на мне, кричат, смеются, прячутся, поют, ноют, бегают, хамят, отказываются работать, проверяют пределы терпения, врут, теряют дневники и карандаши, целуются, дерутся, толкаются, секретничают…
Научившись мыслить в рамках этого пестрого мира, в котором все серьезно и все несерьезно, начинаешь представлять себе заводы и офисы чем-то вроде Средиземья или жизни на Марсе, какой-то иной альтернативной реальностью.
Не люблю подростков, детей – люблю.
Некогда они были единственной возможностью честного общения. Я переписывалась с несколькими людьми, и этих эпистолярных друзей считала более близкими, чем своих реальных приятелей. С реальными приятелями было неинтересно и буднично, и заводила я их легко и кое-как: встретились, поболтали, сходили друг к другу в гости – люди-перчатки окружали меня, люди, которых нестрашно было терять. А с людьми «рукописными» все было серьезнее и болезненнее.
Я проверяла почтовый ящик каждый день и чаще всего это было впустую, но иногда мне удавалось зацепить письмо. У нас были потеряны почти все ключи от ящика, один остался только на маминой связке, поэтому я проверяла его, приподняв весь железный короб (наш ящик был самым нижним) и прощупывая рукой дно через щель в задней стенке. Если письмо приходило, я доставала его, от волнения тут же вскрывала и, если оно было недлинным, читала прямо на лестнице.
Впрочем, особенно важные письма я приносила домой, чтобы прочесть их в своей комнате: аккуратно вскрывала, читала медленно и по нескольку раз застревая на одних и тех же строчках.
Свои ответы я писала ночью или на уроках в школе. Андрей, одноклассник, все сетовал, что кому-то я пишу длинные тексты, а его всегда забываю поздравить с днем рождения, и я обещала исправиться. Андрей теперь врач, уверенный в себе, открытый, компанейский, он заметно вырос и незаметно потерялся…
Почти все письма, полученные мною, я храню. Нет только писем Музыканта, которые я когда-то сожгла. Выкинуть – это казалось нелепым, мне тяжело представить какие бы то ни было письма в помойной куче, поэтому я сожгла их в раковине и смыла огарки. Аминь.
А сейчас я пишу письма очень редко и получаю в большинстве случаев без особой радости. Я не знаю, исправимо ли это?
Одиночество – наиболее удобная форма существования для меня, стиль жизни.
Вообще-то мне, как и любому другому типичному шизоиду, теплого человеческого общения ужасно не хватает, вот только я не совсем понимаю: а как это – близко общаться. То ли требования к откровенности и теплоте у меня неестественно высоки, и просто нельзя быть настолько близко, как мне надо, поэтому все возможные человеческие отношения автоматически признаются мною далекими, то ли желание сохранить в неприкосновенности свой внутренний мир становится преградой на пути к дружбе – но я, кажется, могу констатировать, что близкого друга таким, каким я бы хотела его видеть, у меня нет и быть не может. Я не вынесу того, чем хочу обладать.
Наиболее удобная форма общения для меня – редкие встречи. Всех людей, которых я люблю, я вижу всего несколько раз в году, но мне вполне хватает этого. Семья – не в счет, а остальные люди, которых я вижу чаще двух раз в неделю, тут же переводятся в разряд мебели. Реальны только те, кто далеки, только так я могу сохранять к ним нежное и крепкое чувство. Желательно – недосягаемы.
Тяжело мне только в такие моменты, когда, видя в магазине хорошую редкую книгу, которая у меня уже есть, я не могу придумать, кому можно было бы ее подарить. Тогда мне становится по-настоящему страшно и животно одиноко, и я понимаю, что это отчаяние – и есть побочный эффект выбранного мной образа жизни.
Мне кажется, все сказки, которые мне нравятся, имеют налет чего-то гадкого и темного.
Хотя вообще-то надо начать с того, что я в принципе с трудом делаю различие между сказками, романами и другими историями. А мне ведь действительно сложно провести между ними границу.
Я вечно читаю какие-то мерзости, которые ни за что не буду вот так просто давать почитать своему ребенку: «Адские машины желания…» А.Картер или «Дети из камеры хранения» Рю Мураками. Все началось еще в детстве: я хорошо помню, как случайно в родительских журналах наткнулась на «Иностранную литературу» с фрагментом Босховского «Ада» на обложке. Я потом частенько ходила тайком на него смотреть, я разглядывала его часами, с ужасом, но неизменным интересом.
А теперь я переключилась на литературу, поэтому легко выношу и Елинек, и ей подобных книжных извращенцев. Я – большая поклонница Ид.
Если вам интересно, вы можете спросить меня о моих ассоциациях в связи с вашим образом. Либо можете высказать какие-то свои ассоциации, которые я раскрою в следующих постах. И то и другое в количестве от 1 до 10.
виниловые пластинки
Это такие специфические вещи, родом из моего детства. Сейчас дети не слушают их, разумеется, да и взрослые-то только в исключительных случаях жалуют, подростки еще увлекаются ими как некими эстетическими объектами. Но я-то помню те «стародавние» времена, когда и проигрыватель был далеко не у каждого, а так чтобы целая гора детских пластинок, так я и вовсе никого кроме нашей семьи не знаю. У всех было по десять-двадцать пластинок со сказками-песенками, а у меня не меньше сотни – преогромная стопка: «Маша и Витя в стране диких гитар» (точное название выскочило из памяти), «Голубой щенок», «Чебурашка» и прочие-прочие сокровища, под звучание которых я в одиночку разыгрывала в своей комнате спектакли.
Куда все делось? У нас на даче есть старый дядин проигрыватель и несколько пластинок, в том числе Пинк Флойд и Аквариум, все рабочее, все играет. Наш и на моей памяти работал кое-как, наверное, родители его выбросили…
Словом, виниловые пластинки для меня – это не просто эстетика и выпендронство, а самая что ни на есть личная история.
городские фонари
Помните, как писал Мандельштам? «Рыбий жир ленинградских речных фонарей…». Не говоря о том, что все стихотворение – шедевр, скажу просто, что эта строчка с хирургической точностью описывает мое восприятие городских фонарей. Если окна Города – это практически его глаза, то фонари – свободные нервные окончания…
окна
Со мной иногда случаются переклины и перекосы. Например, я могу целый год собирать написанные подростками рассказы про ангелов, а потом разом взять – и удалить все мимо корзины, потому что становится невыносимо от всего этого.
Какое-то время я постоянно фотографировала окна. Нет, не как одержимая, но все равно больше, чем положено приличному человеку. Сейчас эти карточки затерялись среди прочих, и их количество кажется не таким огромным. Или же это оно тогда мнилось нереально большим? Или я не нажимала кнопку всякий раз, когда ловила окно в прицел объектива?
дети
Дети – это, разумеется, единственное, ради чего всегда стоит жить, даже если жить больше незачем, но рожать их сейчас бессмысленно, потому что самим им жить уже будет не просто незачем, а еще никак и негде. Очень печально, и, надеюсь, это просто нытье стареющего где-то внутри человека - маленький червячок, добравшийся до потенциального огрызка, который модно называть «стержнем» - но мне все страшнее за будущее наших детей. Дети очень любят играть на помойках, и у наших проблемы с поисками свалок будут единственным видом проблем, которых не будет вообще.
Я люблю детей, хотя добрая часть из них – вредные жестокие клопы. Я люблю детей, потому что их еще можно исправить, если вдруг что-то идет вкривь. Я люблю детей, потому что они совершенно не такие, как взрослые – и физиологически, и психологически, и социально – и я сама когда-то была совершенно другой. Я люблю детей за богатство их мира, за честность, за чувство юмора, за аграмматизмы речи, за то, какими они получаются в книгах (одна из моих любимых книжных тем – патологичность и жестокость детства).
Я работаю в школе, я всегда окружена детьми, они висят на мне, кричат, смеются, прячутся, поют, ноют, бегают, хамят, отказываются работать, проверяют пределы терпения, врут, теряют дневники и карандаши, целуются, дерутся, толкаются, секретничают…
Научившись мыслить в рамках этого пестрого мира, в котором все серьезно и все несерьезно, начинаешь представлять себе заводы и офисы чем-то вроде Средиземья или жизни на Марсе, какой-то иной альтернативной реальностью.
Не люблю подростков, детей – люблю.
письма
Некогда они были единственной возможностью честного общения. Я переписывалась с несколькими людьми, и этих эпистолярных друзей считала более близкими, чем своих реальных приятелей. С реальными приятелями было неинтересно и буднично, и заводила я их легко и кое-как: встретились, поболтали, сходили друг к другу в гости – люди-перчатки окружали меня, люди, которых нестрашно было терять. А с людьми «рукописными» все было серьезнее и болезненнее.
Я проверяла почтовый ящик каждый день и чаще всего это было впустую, но иногда мне удавалось зацепить письмо. У нас были потеряны почти все ключи от ящика, один остался только на маминой связке, поэтому я проверяла его, приподняв весь железный короб (наш ящик был самым нижним) и прощупывая рукой дно через щель в задней стенке. Если письмо приходило, я доставала его, от волнения тут же вскрывала и, если оно было недлинным, читала прямо на лестнице.
Впрочем, особенно важные письма я приносила домой, чтобы прочесть их в своей комнате: аккуратно вскрывала, читала медленно и по нескольку раз застревая на одних и тех же строчках.
Свои ответы я писала ночью или на уроках в школе. Андрей, одноклассник, все сетовал, что кому-то я пишу длинные тексты, а его всегда забываю поздравить с днем рождения, и я обещала исправиться. Андрей теперь врач, уверенный в себе, открытый, компанейский, он заметно вырос и незаметно потерялся…
Почти все письма, полученные мною, я храню. Нет только писем Музыканта, которые я когда-то сожгла. Выкинуть – это казалось нелепым, мне тяжело представить какие бы то ни было письма в помойной куче, поэтому я сожгла их в раковине и смыла огарки. Аминь.
А сейчас я пишу письма очень редко и получаю в большинстве случаев без особой радости. Я не знаю, исправимо ли это?
одиночество
Одиночество – наиболее удобная форма существования для меня, стиль жизни.
Вообще-то мне, как и любому другому типичному шизоиду, теплого человеческого общения ужасно не хватает, вот только я не совсем понимаю: а как это – близко общаться. То ли требования к откровенности и теплоте у меня неестественно высоки, и просто нельзя быть настолько близко, как мне надо, поэтому все возможные человеческие отношения автоматически признаются мною далекими, то ли желание сохранить в неприкосновенности свой внутренний мир становится преградой на пути к дружбе – но я, кажется, могу констатировать, что близкого друга таким, каким я бы хотела его видеть, у меня нет и быть не может. Я не вынесу того, чем хочу обладать.
Наиболее удобная форма общения для меня – редкие встречи. Всех людей, которых я люблю, я вижу всего несколько раз в году, но мне вполне хватает этого. Семья – не в счет, а остальные люди, которых я вижу чаще двух раз в неделю, тут же переводятся в разряд мебели. Реальны только те, кто далеки, только так я могу сохранять к ним нежное и крепкое чувство. Желательно – недосягаемы.
Тяжело мне только в такие моменты, когда, видя в магазине хорошую редкую книгу, которая у меня уже есть, я не могу придумать, кому можно было бы ее подарить. Тогда мне становится по-настоящему страшно и животно одиноко, и я понимаю, что это отчаяние – и есть побочный эффект выбранного мной образа жизни.
тёмные сказки
Мне кажется, все сказки, которые мне нравятся, имеют налет чего-то гадкого и темного.
Хотя вообще-то надо начать с того, что я в принципе с трудом делаю различие между сказками, романами и другими историями. А мне ведь действительно сложно провести между ними границу.
Я вечно читаю какие-то мерзости, которые ни за что не буду вот так просто давать почитать своему ребенку: «Адские машины желания…» А.Картер или «Дети из камеры хранения» Рю Мураками. Все началось еще в детстве: я хорошо помню, как случайно в родительских журналах наткнулась на «Иностранную литературу» с фрагментом Босховского «Ада» на обложке. Я потом частенько ходила тайком на него смотреть, я разглядывала его часами, с ужасом, но неизменным интересом.
А теперь я переключилась на литературу, поэтому легко выношу и Елинек, и ей подобных книжных извращенцев. Я – большая поклонница Ид.
можно, я напишу свои ассоциации?
я тебя, конечно, плохо знаю, но... может, так вернее получится, чем когда знаешь много лет и очень-очень близко.
1. сепия, черно-белые фотографии, небо на старых (дореволюционных) фотографиях;
2. состояние моей мамы ("я не грустная, я в депрессии! - это разные вещи, моя девочка" (из к/ф "Представь нас вместе")
3. озеро с очень черной и осенней водой, а в нем плавают лебеди (их можно кормить вафлей от мороженого)
4. салаты и такие посиделки с ними... и бокалы вроде чешских (как в детстве были).
5. водосточные трубы (которые "сделали трубочкой губы"), жестяные фигурки, флюгера, шпили, кровельные листы, жестяные банки, жестяные куклы, которые продаются в европейских магазинах.
Очень длинно получилось, но я не смогла бы коротко сформулировать... хотя
1) тоска
2) движение теней за занавесом
3) метафора
4) "пусть умает нас по весне долгий дождь"
5) мосты
а вообще тоже хочется ассоциировать с:
1. Семья
2. Нежность
3. Одна из любимых сейчас подслушанных цитат: меломаны в музыке ценят больше всего паузы
4. Морская гладь
5. Подарки
6. Графика
7. Трамваи
ну и напроситься на ассоциации тоже, если несложно
P.S. есть у меня одна страть: переводить печатный текст, который не найти в магазине, в электронный вариант. Однажды книгу так выложила. Собственнопальчиково. И сейчас возникла страсть выложить одну сказку, она облачена в книжку как раз с похожими картинками и *выкинула много буков* и подошла бы к этому дневниковому образу. выложила сей текст исключительно для себя, дабы ответственность мучила, иначе разболтаюсь
Спасибо за внимание!
2. мощеные улочки (не знаю уж, почему)
3. питерский рок
4. многоличностность
5. метафоры
6. школа
7. Северус)
и, если что-то с'ассоциируешь со мной, буду рада)
мне нравится)) но из-за такой развернутости и законченности образов я просто совсем никак не могу дать им какие-то свои трактовки. когда ассоциация сформулирована одним словом, наполнить ее содержанием - проще простого. а к твоим добавить уже нечего. поэтому пусть они будут сами по себе, без моих комментариев.
спасибо)
Варенька Д.
я напишу, но могу задержаться.
tungusca
ой, я не поняла, ты хотела сказать, что у тебя есть какие-то любопытные картинки? если так, то было бы интересно посмотреть, книжные иллюстрации иногда бывают не менее талантливо выполнены, чем картины.
мои ассоциации: слова, снежная тайга, путешествия, самоирония, метеорит
Ляська
Ляська-вредина, побуждает меня откровенничать про любимого мужчину))
твои ассоциации - они даже очень подходящие, много обо всем таком я могу рассказать, это да)
а вот мои для тебя: обособленность, журавль, скрытый талант, лаконичность, скулы, платья.
solmy
ты рассказывала, я помню.
лично я готова сентиментальничать об ушедшем детстве просто часами: по поводу помоек, войнушек, голубчиков, самодельных кукол и даже (не при детях будет сказано) "сикалок", которых в детстве мы очень боялись. но именно на данный момент я буквально лью слезы по старшей школе, потому что оказалось, что очень многих людей оттуда я продолжаю любить и помнить. намного сильнее, чем сокурсников.
ну так)
за ассоциации спасибо, попробую