"Когда ты начинаешь всматриваться в бездну, у тебя чай остывает" (с)
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
понедельник, 16 апреля 2007
"Когда ты начинаешь всматриваться в бездну, у тебя чай остывает" (с)
Метро.
Неровный свет в вагоне и сливающийся с шумом отъезжающего поезда ритмичный до потери музыкальности звук чьего-то плеера. Раскрытые на самом интересном месте книги, раскрытые на скученном месте книги, усыпляющие книги, учебные пособия, конспекты, журналы, газеты, просто пустые руки. Блуждающие взгляды, обжигающиеся друг о друга…
Девушка читает Ремарка. В чуть расслабленной позе после рабочего дня, положив на колени сумку. У нее гладкие волосы, зачесанные в хвост, простая одежда без лишних претензий, но со вкусом, и минимум макияжа на лице – ровно столько, что это незаметно мужчине.
Она учится в университете на экономиста, учится легко, иногда прогуливает, но троек не имеет, вместе с подружкой готовится к экзаменам и семинарам, запивая сложные термины кофе собственного приготовления. Любит парки, красивые вечерние платья и пушистых кошек. Умеет готовить. Ее родители вместе со студенческих времен, и теперь тихо и нежно стареют вместе. У нее есть молодой человек, они вместе уже два года, и она втайне надеется, что скоро он предложит ей руку и сердце со всеми вытекающими. Они уже интересуются условиями ипотеки.
У нее прекрасная кожа, которая ей впору.
А в другом конце вагона две совсем молоденькие девушки громко смеются, широко, по-рыбьи открывая рты. У них одинаковые глянцевые завитые волосы и макияж, заметный даже самому равнодушному мужчине. Заправленные в сапоги джинсы и голые животы, сверкающие крупными стекляшками свежего пирсинга.
Они тоже учатся в вузе, специально пошли в один и тот же, на один факультет, в одну группу. Прошли чуть со скрипом, родителям одной из них пришлось проплатиться. Они знают все самые модные клубы в городе, обожают ходить по магазинам, от случая к случаю меняют одних молоденьких парнишек на других и совершенно не любят читать. Разве что периодически пролистывают Cosmo. У них очень длинные ногти, они рисуют на них ромашки, а раньше просто красили красным и черным лаком и с презрительной усмешкой тыкали ими в сторону дурнушек-одноклассниц. Через год одна из них попробует увести у второй парня.
Их кожица мала им. Она чуть заметно трескается, и в декольте девушек густо стекает липкий пахучий сок.
В вагон вошли беременная женщина и мужчина средних лет в военной форме. В невероятно ловком вираже мужчина обгоняет женщину и плюхается на свободное место. Лениво поднимает глаза, скользит взглядом по округлому животу и предпочитает сделать вид, что усыпает. Перед этим ерзает и толкает сидящую рядом бабушку. Над темечком у него краснеет надпись «Места для пассажиров с детьми и инвалидов».
Его не в чем винить. Он заслужил это место. В конце концов, ему уже сорок лет, и двадцать из них он отдал служению родине. Пусть место уступают эти соплячки или сопляки, прикупившие себе отсрочки по вымышленным болезням. А у него и так дома проблем выше крыши. Старший опять стащил деньги из фарфоровой сахарницы с отбитой ручкой с верхней полки серванта и два дня не появлялся дома. Младший дерзит, за что получает по губам, а то и по затылку. Жена пилит непрестанно и ноет, что зарплата совсем маленькая, и никуда не пускает. Уже не выпить с мужиками по-человечески, а в субботу футбол.
Кожура отслаивается и падает на пол, ничем не отличаясь по виду от картофельных очисток.
Место беременной уступает женщина. Немного растрепанная после рабочего дня прическа, классический костюм под расстегнутым пальто, поношенный, но опрятный. Усталый взгляд и сутулая спина.
Она – учитель русского языка и литературы в гимназии, у нее замечательные ученики, очень умные и способные, и некоторые из них читали даже больше, чем она. Они отвечают на уроках с вызовом в голосе и цитируют незнакомые ей произведения. Они рисуются, это она понимает, но все равно тяжело. Ее муж – главный инженер на заводе, двое детей. Сын учится со скрипом и совсем не любит читать, зато дочь очень талантливая и целеустремленная, хочет стать дизайнером по интерьеру, и уже выиграла какой-то конкурс. Недавно поменяла посуду, теперь на полках сверкают бежево-малиновые тарелки и кружки. Завтра ехать забирать визу: они с мужем хотят съездить в Турцию в конце весны, она уже договорилась на работе, хоть в гимназии май – непростое время.
А вчера она случайно увидела в трамвае бывшего одноклассника, в которого была влюблена в юности. Он изменился, но она все равно сразу его узнала. Промолчала, и даже не подошла. А теперь скорлупа трещит по швам.
В углу вагона прямо на полу сидит подросток. Длинные грязные волосы падают на лицо, сгорбленная спина под тяжелой косухой в железе и нашивках, рюкзак-торба с потертым Кинчевым на ней и громоздкие ботинки.
Его жизнь – дерьмо. Дома он делит комнату с бабушкой, у которой болезнь Паркинсона, в соседней комнате живут родители с маленькой сестренкой. Вчера эта сестренка разорвала его блокнотик с автографами. Учителя придираются, занижают оценки, и он грубит им в ответ. Одноклассники почти не общаются с ним, некоторые даже издеваются, втихаря пишут в его тетрадях жирными буквами «рок – кал», и сдавленно смеются за спиной. Девочка из 9а, белокурая Олечка с ямочками на щеках встречается с мажором, а на него даже не смотрит. Единственные друзья – парни из соседнего двора, завтра он с ними пойдет на концерт в Орландину, если его не заставят сидеть дома с сестренкой.
Но у него вполне надежный панцирь, ни один человек не видел написанных им бездарных стихов.
А я – самый любопытный экспонатЪ в этой палате.
У меня вообще нет кожи.
Неровный свет в вагоне и сливающийся с шумом отъезжающего поезда ритмичный до потери музыкальности звук чьего-то плеера. Раскрытые на самом интересном месте книги, раскрытые на скученном месте книги, усыпляющие книги, учебные пособия, конспекты, журналы, газеты, просто пустые руки. Блуждающие взгляды, обжигающиеся друг о друга…
Осторожно, двери закрываются!
Девушка читает Ремарка. В чуть расслабленной позе после рабочего дня, положив на колени сумку. У нее гладкие волосы, зачесанные в хвост, простая одежда без лишних претензий, но со вкусом, и минимум макияжа на лице – ровно столько, что это незаметно мужчине.
Она учится в университете на экономиста, учится легко, иногда прогуливает, но троек не имеет, вместе с подружкой готовится к экзаменам и семинарам, запивая сложные термины кофе собственного приготовления. Любит парки, красивые вечерние платья и пушистых кошек. Умеет готовить. Ее родители вместе со студенческих времен, и теперь тихо и нежно стареют вместе. У нее есть молодой человек, они вместе уже два года, и она втайне надеется, что скоро он предложит ей руку и сердце со всеми вытекающими. Они уже интересуются условиями ипотеки.
У нее прекрасная кожа, которая ей впору.
Осторожно, двери закрываются!
А в другом конце вагона две совсем молоденькие девушки громко смеются, широко, по-рыбьи открывая рты. У них одинаковые глянцевые завитые волосы и макияж, заметный даже самому равнодушному мужчине. Заправленные в сапоги джинсы и голые животы, сверкающие крупными стекляшками свежего пирсинга.
Они тоже учатся в вузе, специально пошли в один и тот же, на один факультет, в одну группу. Прошли чуть со скрипом, родителям одной из них пришлось проплатиться. Они знают все самые модные клубы в городе, обожают ходить по магазинам, от случая к случаю меняют одних молоденьких парнишек на других и совершенно не любят читать. Разве что периодически пролистывают Cosmo. У них очень длинные ногти, они рисуют на них ромашки, а раньше просто красили красным и черным лаком и с презрительной усмешкой тыкали ими в сторону дурнушек-одноклассниц. Через год одна из них попробует увести у второй парня.
Их кожица мала им. Она чуть заметно трескается, и в декольте девушек густо стекает липкий пахучий сок.
Осторожно, двери закрываются!
В вагон вошли беременная женщина и мужчина средних лет в военной форме. В невероятно ловком вираже мужчина обгоняет женщину и плюхается на свободное место. Лениво поднимает глаза, скользит взглядом по округлому животу и предпочитает сделать вид, что усыпает. Перед этим ерзает и толкает сидящую рядом бабушку. Над темечком у него краснеет надпись «Места для пассажиров с детьми и инвалидов».
Его не в чем винить. Он заслужил это место. В конце концов, ему уже сорок лет, и двадцать из них он отдал служению родине. Пусть место уступают эти соплячки или сопляки, прикупившие себе отсрочки по вымышленным болезням. А у него и так дома проблем выше крыши. Старший опять стащил деньги из фарфоровой сахарницы с отбитой ручкой с верхней полки серванта и два дня не появлялся дома. Младший дерзит, за что получает по губам, а то и по затылку. Жена пилит непрестанно и ноет, что зарплата совсем маленькая, и никуда не пускает. Уже не выпить с мужиками по-человечески, а в субботу футбол.
Кожура отслаивается и падает на пол, ничем не отличаясь по виду от картофельных очисток.
Осторожно, двери закрываются!
Место беременной уступает женщина. Немного растрепанная после рабочего дня прическа, классический костюм под расстегнутым пальто, поношенный, но опрятный. Усталый взгляд и сутулая спина.
Она – учитель русского языка и литературы в гимназии, у нее замечательные ученики, очень умные и способные, и некоторые из них читали даже больше, чем она. Они отвечают на уроках с вызовом в голосе и цитируют незнакомые ей произведения. Они рисуются, это она понимает, но все равно тяжело. Ее муж – главный инженер на заводе, двое детей. Сын учится со скрипом и совсем не любит читать, зато дочь очень талантливая и целеустремленная, хочет стать дизайнером по интерьеру, и уже выиграла какой-то конкурс. Недавно поменяла посуду, теперь на полках сверкают бежево-малиновые тарелки и кружки. Завтра ехать забирать визу: они с мужем хотят съездить в Турцию в конце весны, она уже договорилась на работе, хоть в гимназии май – непростое время.
А вчера она случайно увидела в трамвае бывшего одноклассника, в которого была влюблена в юности. Он изменился, но она все равно сразу его узнала. Промолчала, и даже не подошла. А теперь скорлупа трещит по швам.
Осторожно, двери закрываются!
В углу вагона прямо на полу сидит подросток. Длинные грязные волосы падают на лицо, сгорбленная спина под тяжелой косухой в железе и нашивках, рюкзак-торба с потертым Кинчевым на ней и громоздкие ботинки.
Его жизнь – дерьмо. Дома он делит комнату с бабушкой, у которой болезнь Паркинсона, в соседней комнате живут родители с маленькой сестренкой. Вчера эта сестренка разорвала его блокнотик с автографами. Учителя придираются, занижают оценки, и он грубит им в ответ. Одноклассники почти не общаются с ним, некоторые даже издеваются, втихаря пишут в его тетрадях жирными буквами «рок – кал», и сдавленно смеются за спиной. Девочка из 9а, белокурая Олечка с ямочками на щеках встречается с мажором, а на него даже не смотрит. Единственные друзья – парни из соседнего двора, завтра он с ними пойдет на концерт в Орландину, если его не заставят сидеть дома с сестренкой.
Но у него вполне надежный панцирь, ни один человек не видел написанных им бездарных стихов.
Осторожно, двери закрываются!
А я – самый любопытный экспонатЪ в этой палате.
У меня вообще нет кожи.
Осторожно, двери закрываются!
воскресенье, 15 апреля 2007
"Когда ты начинаешь всматриваться в бездну, у тебя чай остывает" (с)
без слов...
просто люблю
тебя и город
просто люблю
тебя и город
пятница, 06 апреля 2007
"Когда ты начинаешь всматриваться в бездну, у тебя чай остывает" (с)
Непостоянная северная погода приносит сильнейший, удушающей силы ветер.
Со стороны матушки-природы это форменное преступление против свих двуногих детей. Прошу, лишите ее материнских прав, по крайней мере, в отношении меня.
Апрель. Значит, я опять вынуждена выяснять у младших школьников, кто лишний в ряду: шиповник, сирень, каштан, жасмин, боярышник. А они удивляются, как это я могу знать весь тест наизусть…
Я жду их, сидя на парте в маленьком кабинетике на четвертом этаже, смотрю в окно, сквозь сереющие занавески с мохнатыми райскими птичками, на крышу соседнего школьного крыла и рассматриваю сизого голубя, который всегда сидит на парапете у чердачного окошка. Где-то играет въедливый хит второй свежести.
Этот кабинет – просто случайная клетушка между женским туалетом и выходом на запасную лестницу. Раньше там была, так сказать, костюмерная, где сваливали косо сшитые костюмы неопознаваемых персонажей, шинели, вычурные пиджаки, шторы, плакаты и прочий хлам, теперь все это вынесли во второе здание, а комнатенка досталась нам. Нынешний ее вид способен повергнуть в уныние: пустые громоздкие шкафы, пустой стол, убогие постсоветские парты, разновеликие неудобные школьные стулья, рвущая обои и вылезающая из стен наружу арматура – взгляду зацепиться не за что, взгляд поскальзывается на любом предмете, какой ни возьми, и летит дальше в поисках чего-то, что могло бы вызвать интерес.
Сегодня, ожидая детей, в ящике стола я нашла книгу для внеклассного чтения первашам, а в ней невероятное, просто немыслимое стихотворение.
Его написала всем нам уже на условно-рефлекторном уровне знакомая Агния Барто. Ее безлапые мишки, мокрые зайцы, флегматичные слоны имеют такую основательно-незыблемую популярность, с которой не сравнится ни одна краткосрочная вспышка легкомысленных поп-звезд. И вот оказывается, что эта самая женщина писала еще и такое…
Стихотворение, кстати, называется Ку-ку, что лично для меня является дополнительной тайной за семью печатями. Почему именно Ку-ку? Там нет ни кукушек, ни игр-пряток… Впрочем, смотрите сами
Уже конец урока,
Уже десятый час.
Открылась дверь широко.
Вошел Сережа в класс.
Почему же,
Отчего же
Опоздал на час Сережа?
И здесь, после недолгой прелюдии, мы подходим к самому интересному.
- Мы в трамвае ехали
Собаку переехали,
От испуга бледная,
Собака лает, бедная,
И вокруг все бледные,
И все рыдают, бедные.
И кульминация…
Но я рукою твердою
Беру иголок дюжину
И пришиваю морду
И хвост туда, где нужно.
Собака, оживая,
Встает из-под трамвая,
Встает из-под трамвая,
- Привет, - говорит, - жива я.
Не знаю, кому как, но лично мне уже даже не так интересно, что собака может говорить…
Даже если ты считаешь, что вдоль и поперек знаешь какого-либо автора, всегда остается возможность узнать его с неожиданной стороны. Не перечитать ли мне Чуковского, скажем, или Милна, или Янсон?
А апрель начинается снегом…
Со стороны матушки-природы это форменное преступление против свих двуногих детей. Прошу, лишите ее материнских прав, по крайней мере, в отношении меня.
Апрель. Значит, я опять вынуждена выяснять у младших школьников, кто лишний в ряду: шиповник, сирень, каштан, жасмин, боярышник. А они удивляются, как это я могу знать весь тест наизусть…
Я жду их, сидя на парте в маленьком кабинетике на четвертом этаже, смотрю в окно, сквозь сереющие занавески с мохнатыми райскими птичками, на крышу соседнего школьного крыла и рассматриваю сизого голубя, который всегда сидит на парапете у чердачного окошка. Где-то играет въедливый хит второй свежести.
Этот кабинет – просто случайная клетушка между женским туалетом и выходом на запасную лестницу. Раньше там была, так сказать, костюмерная, где сваливали косо сшитые костюмы неопознаваемых персонажей, шинели, вычурные пиджаки, шторы, плакаты и прочий хлам, теперь все это вынесли во второе здание, а комнатенка досталась нам. Нынешний ее вид способен повергнуть в уныние: пустые громоздкие шкафы, пустой стол, убогие постсоветские парты, разновеликие неудобные школьные стулья, рвущая обои и вылезающая из стен наружу арматура – взгляду зацепиться не за что, взгляд поскальзывается на любом предмете, какой ни возьми, и летит дальше в поисках чего-то, что могло бы вызвать интерес.
Сегодня, ожидая детей, в ящике стола я нашла книгу для внеклассного чтения первашам, а в ней невероятное, просто немыслимое стихотворение.
Его написала всем нам уже на условно-рефлекторном уровне знакомая Агния Барто. Ее безлапые мишки, мокрые зайцы, флегматичные слоны имеют такую основательно-незыблемую популярность, с которой не сравнится ни одна краткосрочная вспышка легкомысленных поп-звезд. И вот оказывается, что эта самая женщина писала еще и такое…
Стихотворение, кстати, называется Ку-ку, что лично для меня является дополнительной тайной за семью печатями. Почему именно Ку-ку? Там нет ни кукушек, ни игр-пряток… Впрочем, смотрите сами
Уже конец урока,
Уже десятый час.
Открылась дверь широко.
Вошел Сережа в класс.
Почему же,
Отчего же
Опоздал на час Сережа?
И здесь, после недолгой прелюдии, мы подходим к самому интересному.
- Мы в трамвае ехали
Собаку переехали,
От испуга бледная,
Собака лает, бедная,
И вокруг все бледные,
И все рыдают, бедные.
И кульминация…
Но я рукою твердою
Беру иголок дюжину
И пришиваю морду
И хвост туда, где нужно.
Собака, оживая,
Встает из-под трамвая,
Встает из-под трамвая,
- Привет, - говорит, - жива я.
Не знаю, кому как, но лично мне уже даже не так интересно, что собака может говорить…
Даже если ты считаешь, что вдоль и поперек знаешь какого-либо автора, всегда остается возможность узнать его с неожиданной стороны. Не перечитать ли мне Чуковского, скажем, или Милна, или Янсон?
А апрель начинается снегом…
среда, 04 апреля 2007
21:09
Доступ к записи ограничен
"Когда ты начинаешь всматриваться в бездну, у тебя чай остывает" (с)
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
понедельник, 02 апреля 2007
"Когда ты начинаешь всматриваться в бездну, у тебя чай остывает" (с)
Я шла сегодня по привычному пути в лабиринте городских окраинных дворов – по узкой проезжей части вдоль облезлого панельного дома. Впереди и чуть вправо росли два цепляющихся за утреннее небо деревца, а между ними стоящий в профиль стареющий темно-синий жигуль. Ветер мел пыль и прошлогодние листья поперек дороги, и в этой пыли шел голубь.
Я подумала, что это идеальный кадр.
Который совершенно не будет смотреться на статичной фотографии.
Вот если бы деревья вечно стояли там, машина вросла колесами в землю, небо застыло в безоблачной чистоте, солнце светило именно с такого ракурса и с такой силой, ветер не переставал мести пыль, а голубь так и не смог бы пересечь разбитый бледный асфальт, это было бы самой невероятно-прекрасной фотографией Города за всю его историю, самым точным слепком его неуловимого лица…
Я смотрю на Город сквозь линзу deep yellow
Однажды он разобьет ее, и бледно-желтые осколки выколют мне глаза
Город не пощадит никого
Если уж он, не дрогнув, уничтожил царственную семью, то что ему до толпы вымытых плебеев, прячущихся за современные фотоаппараты, дизайнерские туфли, рассохшиеся гитары, выделенные интернет-линии и прочий хлам…
P.S. Между прочим, 18 апреля я иду слушать Гребенщикова. Да, в БКЗ, а что делать. Почему-то за ту же цену не отчаялась идти на концерт Ревякина...
Я подумала, что это идеальный кадр.
Который совершенно не будет смотреться на статичной фотографии.
Вот если бы деревья вечно стояли там, машина вросла колесами в землю, небо застыло в безоблачной чистоте, солнце светило именно с такого ракурса и с такой силой, ветер не переставал мести пыль, а голубь так и не смог бы пересечь разбитый бледный асфальт, это было бы самой невероятно-прекрасной фотографией Города за всю его историю, самым точным слепком его неуловимого лица…
Я смотрю на Город сквозь линзу deep yellow
Однажды он разобьет ее, и бледно-желтые осколки выколют мне глаза
Город не пощадит никого
Если уж он, не дрогнув, уничтожил царственную семью, то что ему до толпы вымытых плебеев, прячущихся за современные фотоаппараты, дизайнерские туфли, рассохшиеся гитары, выделенные интернет-линии и прочий хлам…
Я вчера смотрела по телеканалу Города передачку «Книжный кризис» про нашу ныне-не-читающую нацию.
Гости программы делали гневные лица, голос за кадром печально и строго вещал о всеобщем отуплении. И все бы хорошо, все бы в соответствии с нынешними политическими настроениями… но все: и писатели-великотиражисты, и профессора, и литературные критики, и даже тот самый голос делали такие ляпы в своих речевках, что становилось смешно. И начинало казаться, что это такой тонкий элегантный юмор.
Снова убеждаюсь, что этот Город не просто был рожден безумным царем, потомков которого потом сожрал, но и воспитан вечно пьяными матросами.
И кто только назвал его культурной столицей?
Но, впрочем, давайте лучше вспомним серебряный век. Этих ничтожных, женоподобных, слабеньких пидрил и их уставших анемичных подружек.
И помянем Поэтов…
Гости программы делали гневные лица, голос за кадром печально и строго вещал о всеобщем отуплении. И все бы хорошо, все бы в соответствии с нынешними политическими настроениями… но все: и писатели-великотиражисты, и профессора, и литературные критики, и даже тот самый голос делали такие ляпы в своих речевках, что становилось смешно. И начинало казаться, что это такой тонкий элегантный юмор.
Снова убеждаюсь, что этот Город не просто был рожден безумным царем, потомков которого потом сожрал, но и воспитан вечно пьяными матросами.
И кто только назвал его культурной столицей?
Но, впрочем, давайте лучше вспомним серебряный век. Этих ничтожных, женоподобных, слабеньких пидрил и их уставших анемичных подружек.
И помянем Поэтов…
P.S. Между прочим, 18 апреля я иду слушать Гребенщикова. Да, в БКЗ, а что делать. Почему-то за ту же цену не отчаялась идти на концерт Ревякина...
четверг, 29 марта 2007
"Когда ты начинаешь всматриваться в бездну, у тебя чай остывает" (с)
Я люблю Гришковца нескольколетней давности. Я убеждена, что его концерты должны быть более камерными, менее многолюдными. Тогда, когда он еще не успел получить Золотую маску, когда его знали единицы, мы ходили на «Дредноутов» а Балтийский дом, и лавки стояли прямо на сцене – было очень уютно и никакого ощущения публичности…
Телевизоры не в счет – я видела его второй раз. Он рассказывал о своих планах, об отношении к новому кино, о сибирских городах, о том, что на тех самых «Дредноутах» выступал с расстегнутой ширинкой, и с тех пор все время проверяет перед выходом на сцену, застегнута ли она. Даже на матросских брюках.
Да, говорит, скоро буду сниматься в кино «Хроники утопленника». У меня там маленькая роль лучшего друга. Мне все время предлагают роли лучшего друга. Такого человека, который и деньгами выручит, и советом поможет. Мудак, короче.
Мне нравится его честная простота, его безыскусность, его понимание мира. Нравится его легкая усталость и его активность.
Я не пойду к нему на спектакль, потому что там сейчас слишком людно. Но я найду время, чтобы прочитать «Реки» и «Планку».
!!! В апрельском номере Rolling Stone интервью с Евгением за графином водки. Что он говорит после 100, 200, 500 граммов. Может, и наврано, но великолепно. Читать всем!
150
С.Р. Лондон – эпицентр культуры.
Е.Г. А у нас – эпицентр бескультурья, это веселее.
300
Е.Г. Мне кажется, что Петросян – инопланетянин, и на его выступления приходят одни инопланетяне. А по поводу его жены я выяснил одну вещь. Это моя догадка, я пьян: Юрий Гальцев и Степаненко – это один человек. Они переодеваются просто. Я не знаю, на ком женат Петросян, но это крупная женщина и крупный мужчина с одним лицом. Это сказал пьяный Гришковец.
350
Е.Г. Один талантливый человек как-то сказал про нее: «Рената Литвинова – это первая в истории женщина-мудак». Я сказал точнее, но не так круто: «Рената Литвинова – это Борис Моисеев от кино».
Телевизоры не в счет – я видела его второй раз. Он рассказывал о своих планах, об отношении к новому кино, о сибирских городах, о том, что на тех самых «Дредноутах» выступал с расстегнутой ширинкой, и с тех пор все время проверяет перед выходом на сцену, застегнута ли она. Даже на матросских брюках.
Да, говорит, скоро буду сниматься в кино «Хроники утопленника». У меня там маленькая роль лучшего друга. Мне все время предлагают роли лучшего друга. Такого человека, который и деньгами выручит, и советом поможет. Мудак, короче.
Мне нравится его честная простота, его безыскусность, его понимание мира. Нравится его легкая усталость и его активность.
Я не пойду к нему на спектакль, потому что там сейчас слишком людно. Но я найду время, чтобы прочитать «Реки» и «Планку».
!!! В апрельском номере Rolling Stone интервью с Евгением за графином водки. Что он говорит после 100, 200, 500 граммов. Может, и наврано, но великолепно. Читать всем!
150
С.Р. Лондон – эпицентр культуры.
Е.Г. А у нас – эпицентр бескультурья, это веселее.
300
Е.Г. Мне кажется, что Петросян – инопланетянин, и на его выступления приходят одни инопланетяне. А по поводу его жены я выяснил одну вещь. Это моя догадка, я пьян: Юрий Гальцев и Степаненко – это один человек. Они переодеваются просто. Я не знаю, на ком женат Петросян, но это крупная женщина и крупный мужчина с одним лицом. Это сказал пьяный Гришковец.
350
Е.Г. Один талантливый человек как-то сказал про нее: «Рената Литвинова – это первая в истории женщина-мудак». Я сказал точнее, но не так круто: «Рената Литвинова – это Борис Моисеев от кино».
среда, 28 марта 2007
"Когда ты начинаешь всматриваться в бездну, у тебя чай остывает" (с)
Весна в этом году неестественно светла, тепла, календарно выверена. Даже с опережением, как девочка-отличница с прямым пробором и в юбке за колено, нервно тянущая руку, чтобы рассказать учителю содержание учебника на два параграфа вперед. Такое яркое солнце, и даже небо слепит глаза. Цветы, кошки, птицы, почки, лужи, трава – все в соответствии с легендой, и начинает казаться, что так не может быть, что это не настоящее, что это всего лишь декорации. В которых разыгрывается больше похожая на дешевый фарс драма ухода.
При кажущейся внешней бессобытийности, при ровно текущей жизни, легко укладывающейся в 24, и даже в 23 часа, где-то внутри творятся бархатные революции. Я пересматриваю свою жизнь.
Громко сказано, слишком громко. В лабиринте тонких ледяных зеркал зимы я побоялась бы повысить голос, но сейчас весна, и в несмолкаемом шуме птичьих криков, взвизгивания шин и свиста южного ветра я могу кричать сколько влезет – и все равно останусь неуслышанной. В каком-то смысле это мне на руку…
Если долго не поддерживать жизнь, начинается процесс гниения. Весь мой маленький мир в прелых прошлогодних листьях, и их надо вымести. Надо отпустить их по ветру – глядишь, где-то они станут хорошим удобрением для новых цветов, а пока у меня они только мешают. Отпустить изжившие себя отношения, вещи, мысли, обрывки памяти, чтобы освободить место для новых впечатлений. Этот тянущийся за моей спиной шлейф потерявших хозяев имен, хоровод лиц (или масок?), отзвуки детского смеха людей, безвозвратно потерявших детские черты… умерших людей…
То, что когда-то было самым дорогим, становится безразличным, и от этого бывает страшно, а бывает пусто. Просто надо заглотить что-то обезболивающее и мужественно перетерпеть эту болезнь роста, вытерпеть мучительное проклевывание новых нейронных веточек внутри черепной коробки, до судороги зажмурить глаза. А потом открыть их и с удивлением обнаружить, что живые люди снова стали манекенами. И оглядеться в поисках новых людей… Я искренне хочу верить, что кто-то останется.
Терять целые главы жизни неизмеримо тяжело, но слишком уж сложно стало сводить концы с концами. Что-то обязательно идет вкривь, не срастается, не совпадает… Я желаю всем подряд совпадений, потому что осознала их ценность, их дефицит в собственной жизни. Ван Гог не совпадает с босоножками, выкрашенные синей краской песочницы не совпадают с Фиделем Кастро, Страна Чудес не имеет ю-эс-би-входа. Этот паззл не имеет верного решения.
Я теряю ориентиры и не знаю, кому улыбаться…
При кажущейся внешней бессобытийности, при ровно текущей жизни, легко укладывающейся в 24, и даже в 23 часа, где-то внутри творятся бархатные революции. Я пересматриваю свою жизнь.
Громко сказано, слишком громко. В лабиринте тонких ледяных зеркал зимы я побоялась бы повысить голос, но сейчас весна, и в несмолкаемом шуме птичьих криков, взвизгивания шин и свиста южного ветра я могу кричать сколько влезет – и все равно останусь неуслышанной. В каком-то смысле это мне на руку…
Если долго не поддерживать жизнь, начинается процесс гниения. Весь мой маленький мир в прелых прошлогодних листьях, и их надо вымести. Надо отпустить их по ветру – глядишь, где-то они станут хорошим удобрением для новых цветов, а пока у меня они только мешают. Отпустить изжившие себя отношения, вещи, мысли, обрывки памяти, чтобы освободить место для новых впечатлений. Этот тянущийся за моей спиной шлейф потерявших хозяев имен, хоровод лиц (или масок?), отзвуки детского смеха людей, безвозвратно потерявших детские черты… умерших людей…
То, что когда-то было самым дорогим, становится безразличным, и от этого бывает страшно, а бывает пусто. Просто надо заглотить что-то обезболивающее и мужественно перетерпеть эту болезнь роста, вытерпеть мучительное проклевывание новых нейронных веточек внутри черепной коробки, до судороги зажмурить глаза. А потом открыть их и с удивлением обнаружить, что живые люди снова стали манекенами. И оглядеться в поисках новых людей… Я искренне хочу верить, что кто-то останется.
Терять целые главы жизни неизмеримо тяжело, но слишком уж сложно стало сводить концы с концами. Что-то обязательно идет вкривь, не срастается, не совпадает… Я желаю всем подряд совпадений, потому что осознала их ценность, их дефицит в собственной жизни. Ван Гог не совпадает с босоножками, выкрашенные синей краской песочницы не совпадают с Фиделем Кастро, Страна Чудес не имеет ю-эс-би-входа. Этот паззл не имеет верного решения.
Я теряю ориентиры и не знаю, кому улыбаться…
«Ты катись, катись, колечко на весеннее крылечко, в летние сени, в теремок осенний, да по зимнему ковру к новогоднему костру…»
Я слушаю Одинокого летчика, кто со мной?
это сам Одинокий летчик Виктор Джалилов =>
сейчас у меня на повторе Эстрадная архитектоника, Свинки в конце лета и Завтрак нагишом
это сам Одинокий летчик Виктор Джалилов =>
сейчас у меня на повторе Эстрадная архитектоника, Свинки в конце лета и Завтрак нагишом
вторник, 27 марта 2007
"Когда ты начинаешь всматриваться в бездну, у тебя чай остывает" (с)
- человек пишет 7 фактов о себе на полученную тему
- раздает темы всем желающим
мне достались поиски от [J]Жеви[/J]
1. когда мне было лет 14-16, я искренне верила, что просто необходимо найти Дорогу Домой. была написана повесть про все эти поиски. теперь пытаюсь писать другую повесть. про стены.
2. иногда я развлекаюсь тем, что ищу в сети тезок, бывших одноклассников и интересных собеседников.
3. самые неблагодарные поиски - это поиски работы.
4. самое горячо желаемое имеет свойство находиться случайно и неожиданно.
5. однажды в школе я ходила на дополнительные занятия по психологии. там нас попросили завести дневник. у меня уже был таковой, но я завела еще один, показушный и неискренний, специально для занятий. но дома прятала его еще более тщательно почему-то... потеряла в результате. так и не нашла до сих пор. семь лет прошло...
6. поиски смысла жизни - не для меня. мне и так нормально живется.
7. я нашла @дневники при помощи журнала Таймаут. спасибо ему, что ли...
- раздает темы всем желающим
мне достались поиски от [J]Жеви[/J]
1. когда мне было лет 14-16, я искренне верила, что просто необходимо найти Дорогу Домой. была написана повесть про все эти поиски. теперь пытаюсь писать другую повесть. про стены.
2. иногда я развлекаюсь тем, что ищу в сети тезок, бывших одноклассников и интересных собеседников.
3. самые неблагодарные поиски - это поиски работы.
4. самое горячо желаемое имеет свойство находиться случайно и неожиданно.
5. однажды в школе я ходила на дополнительные занятия по психологии. там нас попросили завести дневник. у меня уже был таковой, но я завела еще один, показушный и неискренний, специально для занятий. но дома прятала его еще более тщательно почему-то... потеряла в результате. так и не нашла до сих пор. семь лет прошло...
6. поиски смысла жизни - не для меня. мне и так нормально живется.
7. я нашла @дневники при помощи журнала Таймаут. спасибо ему, что ли...
среда, 21 марта 2007
21:04
Доступ к записи ограничен
"Когда ты начинаешь всматриваться в бездну, у тебя чай остывает" (с)
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
понедельник, 19 марта 2007
"Когда ты начинаешь всматриваться в бездну, у тебя чай остывает" (с)
Весна в Городе, и мне не хватает слов. Не хватает букв. Может быть архаичный Ъ придаст моим пространным речам основательности, реальности, укорененности?
Потому что хочется. Хочется иметь заветный кусочек земли, из которого я могла бы смело и гордо расти тем самым – той самой совокупностью веток, произрастающих из одного места – кустом ракиты, сирени, жасмина. И пахнуть своим собственным утерянным детством. А пахло оно этими вот кустами. И еще поездами, утренним сосновым бором, типографской краской новых книг, иногда – весной, иногда – раскаленным растительным маслом на сковороде, иногда – кошачьей шерстью.
Хочется написать длинный-предлинный пост, и рассказать вам про то, что страшно невероятно. И собственной потерянности, и бегущего времени – да даже не бегущего, а времени на вощеную нить которого меня стеклянной бусинкой нанизывает мой персональный бессердечный Дао, страшно за близких – бывают у меня периоды, когда я почти беспричинно боюсь аварий, гопников, болезней и иже с ними, страшно смотреть за пределы Города…
Расти бы мне кустом сирени и не мучаться бременем этого глупого, пугливого мозга…
Какие-то смешные московские барышни пишут о своей свеженькой, молоденькой любви к Петербургу. Дескать они один раз увиделись и потерялись, и вот уже друг другу в любви признались, и Питер-я-твоя-навеки и далее по тексту…
И вот интересно, они отдают себе отчет в том, что все, что успели сделать, попав в равнодушные объятия Города, это поцеловать одну из оброненных, холодных и уже не нужных масок? Город многолик – не просто ж так его зовут иногда Северной Венецией… этих венецианских масок у него без счета, и он с легкостью расстается с ними… как с палыми листьями.
И вот юная красавица поднимает с камней мостовой одну из них, и уже готова говорить с ней, верить ей, кичиться тем, что держала ее в руках. Не зная, что Город и без того каждый год пробует на вкус тысячи новых приемных детей, и до заезжих на неделю столичных первокурсниц ему нет никакого дела.
Город безразличен. Город нем. И безумен.
Мне бы хотелось ракитовым кусточком расти где-нибудь подальше от него…
На далекой псковщине, где люди говорят на таком диалекте, что правила русского языка со второго по девятый класс средней школы можно смело отменять. Мои корни тянутся в Скобаристан, мои хромосомы червячками выползли из псковской земли. А мозг запрограммирован Петербургом. Я употребляю в речи все шесть падежей, не ограничиваясь именительным и родительным…
Я куплю туалетную воду с запахом жасмина. Но кого я обману?
Потому что хочется. Хочется иметь заветный кусочек земли, из которого я могла бы смело и гордо расти тем самым – той самой совокупностью веток, произрастающих из одного места – кустом ракиты, сирени, жасмина. И пахнуть своим собственным утерянным детством. А пахло оно этими вот кустами. И еще поездами, утренним сосновым бором, типографской краской новых книг, иногда – весной, иногда – раскаленным растительным маслом на сковороде, иногда – кошачьей шерстью.
Хочется написать длинный-предлинный пост, и рассказать вам про то, что страшно невероятно. И собственной потерянности, и бегущего времени – да даже не бегущего, а времени на вощеную нить которого меня стеклянной бусинкой нанизывает мой персональный бессердечный Дао, страшно за близких – бывают у меня периоды, когда я почти беспричинно боюсь аварий, гопников, болезней и иже с ними, страшно смотреть за пределы Города…
Расти бы мне кустом сирени и не мучаться бременем этого глупого, пугливого мозга…
Какие-то смешные московские барышни пишут о своей свеженькой, молоденькой любви к Петербургу. Дескать они один раз увиделись и потерялись, и вот уже друг другу в любви признались, и Питер-я-твоя-навеки и далее по тексту…
И вот интересно, они отдают себе отчет в том, что все, что успели сделать, попав в равнодушные объятия Города, это поцеловать одну из оброненных, холодных и уже не нужных масок? Город многолик – не просто ж так его зовут иногда Северной Венецией… этих венецианских масок у него без счета, и он с легкостью расстается с ними… как с палыми листьями.
И вот юная красавица поднимает с камней мостовой одну из них, и уже готова говорить с ней, верить ей, кичиться тем, что держала ее в руках. Не зная, что Город и без того каждый год пробует на вкус тысячи новых приемных детей, и до заезжих на неделю столичных первокурсниц ему нет никакого дела.
Город безразличен. Город нем. И безумен.
Мне бы хотелось ракитовым кусточком расти где-нибудь подальше от него…
На далекой псковщине, где люди говорят на таком диалекте, что правила русского языка со второго по девятый класс средней школы можно смело отменять. Мои корни тянутся в Скобаристан, мои хромосомы червячками выползли из псковской земли. А мозг запрограммирован Петербургом. Я употребляю в речи все шесть падежей, не ограничиваясь именительным и родительным…
Я куплю туалетную воду с запахом жасмина. Но кого я обману?
среда, 14 марта 2007
"Когда ты начинаешь всматриваться в бездну, у тебя чай остывает" (с)
Я уже прочитала «Другой город», прочитала рассказы (все-таки я не любитель рассказов, кем бы они ни были написаны, только Чехов – исключение) и дошла до повестей. У меня скоро буде интоксикация Айвазом.
Ну как можно писать произведения с таким уровнем концентрации невероятных образов?!
Все эти библиотечные джунгли, птицы-декламаторы, огромные долины простыней с лыжниками в ночных сорочках, подземные храмы с наполненными водой стеклянными статуями, комнаты на дне шахт лифта, таинственные квартиры в глубоком шлюзе, кусающиеся пишущие машинки. Некий иной город, прячущийся в тенях и складках пространства. Ожившие, даже не так – выросшие вместе с автором и читателями старые детские кошмары: прячущиеся за шкафами и под кроватью монстры и гробики на колесах, возведенные в степень, обретшие новые формы – совершеннолетние страхи. Приоткрытая дверь в бессознательное. Привет дедушке Фрейду, становящийся в какой-то момент даже гипертрофированно-комичным (рассказ про слоника, читая который вспоминаешь ставшие банальными ключи к основным образам, и смеешься про себя).
И образы у Айваза получаются порой такими болезненно красивыми, что можно просто задохнуться. Они прямо-таки осязаемы, они рисуются перед внутренним взглядом до мелочей, до самых крошечных деталей. Раскаленные под полуденным солнцем ржавые крыши, сырые темные пещеры, сюрреализм и псевдошизофрения в двадцатилетней давности Праге.
Я опять хочу увидеть Прагу. Спасибо Айвазу.
Но плохо лишь то, что он не выдерживает и сваливается за грань. Все СЛИШКОМ, и совершенно нет фона, на котором эта кошмарная сказка заиграла бы. Так легко пресытиться, и я уже объелась. Я уже жду того дня, когда смогу достать с полки «Школу насилия» Нимана, и отдохнуть на этой очередной «лолите» без претензий. Хотя, вообще-то, недолюбливаю проект «ШАГи».
И хочется того, что под кожей. Хочется психологии и физиологии, а не градостроительства.
Ну как можно писать произведения с таким уровнем концентрации невероятных образов?!
Все эти библиотечные джунгли, птицы-декламаторы, огромные долины простыней с лыжниками в ночных сорочках, подземные храмы с наполненными водой стеклянными статуями, комнаты на дне шахт лифта, таинственные квартиры в глубоком шлюзе, кусающиеся пишущие машинки. Некий иной город, прячущийся в тенях и складках пространства. Ожившие, даже не так – выросшие вместе с автором и читателями старые детские кошмары: прячущиеся за шкафами и под кроватью монстры и гробики на колесах, возведенные в степень, обретшие новые формы – совершеннолетние страхи. Приоткрытая дверь в бессознательное. Привет дедушке Фрейду, становящийся в какой-то момент даже гипертрофированно-комичным (рассказ про слоника, читая который вспоминаешь ставшие банальными ключи к основным образам, и смеешься про себя).
И образы у Айваза получаются порой такими болезненно красивыми, что можно просто задохнуться. Они прямо-таки осязаемы, они рисуются перед внутренним взглядом до мелочей, до самых крошечных деталей. Раскаленные под полуденным солнцем ржавые крыши, сырые темные пещеры, сюрреализм и псевдошизофрения в двадцатилетней давности Праге.
Я опять хочу увидеть Прагу. Спасибо Айвазу.
Но плохо лишь то, что он не выдерживает и сваливается за грань. Все СЛИШКОМ, и совершенно нет фона, на котором эта кошмарная сказка заиграла бы. Так легко пресытиться, и я уже объелась. Я уже жду того дня, когда смогу достать с полки «Школу насилия» Нимана, и отдохнуть на этой очередной «лолите» без претензий. Хотя, вообще-то, недолюбливаю проект «ШАГи».
И хочется того, что под кожей. Хочется психологии и физиологии, а не градостроительства.
понедельник, 12 марта 2007
"Когда ты начинаешь всматриваться в бездну, у тебя чай остывает" (с)
Сегодня Телль подошла ко мне и спросила, что такое минет.
Я сказала, пусть пойдет узнает у Наполеона.
Я сказала, пусть пойдет узнает у Наполеона.
"Когда ты начинаешь всматриваться в бездну, у тебя чай остывает" (с)
«можно быть рядом, но не ближе, чем кожа» (с)
Я не умею дружить с людьми по общепринятым законам. Для меня недостаточно просто пить чай на стареющих кухнях и вести длинные вязкие разговоры про совместно или раздельно проведенное прошлое, кинокниги, находки из недр интернета и прочее не всегда относящееся к делу. Недостаточно меняться одеждой, недостаточно смотреть на одни и те же стены сквозь объективы разных фотоаппаратов, недостаточно слать по электронной почте невнятные ссылки, недостаточно часами по телефону, недостаточно долгого мучительного выбора подарка на день рождения – такого, чтобы только тебе и никому больше…
Я всегда буду чувствовать отчуждение, всегда. Все то же самое я могу делать и с простыми знакомыми, которые не значат ровным счетом ничего.
Для того, чтобы по-настоящему поверить в то, что мы близки, мне нужно совершить невероятное, невозможное, неизъяснимое – мне нужно влезть тебе под кожу. Мне нужно знать, о чем ты думаешь, обо всем: начиная с глупых, тайных, стыдных мечтаний о жизни в дурной книге или фильме и заканчивая составлением планов покупок на воскресном овощном рынке. Мне нужно думать вместе с тобой, смотреть твоими глазами, надевать твои ботинки, растерянно нащупывать твоими пальцами дыру в кармане куртки, помнить твоих родителей двадцать лет назад, сидеть с тобой за одной партой в далеком школьном прошлом… Мне нужно знать тебя, понимать тебя до конца, до дна.
Чтобы на двоих одни сосуды с толчками передвигающейся по ним общей кровью, одно электричество по тонким нервным тропинкам, одни родинки на плечах, одни натертости от обуви на пятках…
И дело даже не в подростковом желании делиться, потому что я переросла этот возрастной коммунизм. Дело в том, что я хочу понять тебя. Я хочу измерить глубину и степень различий между нами, потому как сходства уже изъезжены вдоль и поперек, изучение сходств потеряло актуальность. Я хочу знать то, что выходит за пределы сходств.
Я хочу быть твоим другом.
«Мне больше не страшно, я хочу знать»
пятница, 09 марта 2007
"Когда ты начинаешь всматриваться в бездну, у тебя чай остывает" (с)
Сегодня я снова посетила свою работу. Малявок не было, а от больших мне ничего пока не надо, поэтому весь рабочий день я занималась далекими от профессиональных интересов и должностных обязанностей вещами: пила чай, читала Ялома (ну да, единственное сегодняшнее дело, связанное со специальностью), перекладывала бумажки из стопки в стопку, болтала с Манькой о методике выпекания блинов, тяжких генеральско-артистских буднях и личной жизни директорши (причем, болтала на отлично, маска сидела, как влитая), написала кусок стихотворения и почти дочитала Айвазовский «Другой город».
«Нет никакого города автохтонов, есть лишь бесконечная цепь городов, круг без начала и конца, где равнодушно плещет изменчивая волна законов. Есть город-джунгли и город, где люди живут на ограждениях автомобильных развязок, скрещивающихся в бесчисленных эстакадах, город из звуков, город в трясине, город гладких белых шаров, медленно перекатывающихся по бетону, город, состоящий из квартир, разбросанных по нескольким материкам, город, где из темных туч падают скульптуры и разбиваются о тротуар, город, где путь луны пролегает через квартиры. Все города одновременно центр и край, начало и конец, родной город и колония».
Читаю его долго, невероятно долго, хотя всего романа-то полтораста страниц. Он вязок, туманен и насыщен образами под завязку, их концентрация достигает уровня ядовитости. И я травлюсь им, ломая голову, что подчеркивать. Потому что, если не каждую вторую, то каждую десятую фразу можно смело ставить в эпиграфы.
Прозрачный день, день без метафор. Простым понятным языком.
«Нет никакого города автохтонов, есть лишь бесконечная цепь городов, круг без начала и конца, где равнодушно плещет изменчивая волна законов. Есть город-джунгли и город, где люди живут на ограждениях автомобильных развязок, скрещивающихся в бесчисленных эстакадах, город из звуков, город в трясине, город гладких белых шаров, медленно перекатывающихся по бетону, город, состоящий из квартир, разбросанных по нескольким материкам, город, где из темных туч падают скульптуры и разбиваются о тротуар, город, где путь луны пролегает через квартиры. Все города одновременно центр и край, начало и конец, родной город и колония».
Читаю его долго, невероятно долго, хотя всего романа-то полтораста страниц. Он вязок, туманен и насыщен образами под завязку, их концентрация достигает уровня ядовитости. И я травлюсь им, ломая голову, что подчеркивать. Потому что, если не каждую вторую, то каждую десятую фразу можно смело ставить в эпиграфы.
Прозрачный день, день без метафор. Простым понятным языком.
среда, 07 марта 2007
"Когда ты начинаешь всматриваться в бездну, у тебя чай остывает" (с)
…хотите смешную историю в преддверии?
Когда я училась классе в девятом, мои мальчишки-одноклассники решили не делать себе искусственный вывих мозга и на восьмое марта прикупили красных гвоздик по количеству девочек в классе.
Вся идея торжественного вручения этих прекрасных цветов основывалась на том факте, что мальчиков и девочек в классе было равное количество. На импровизированном классном часе эти умники под чутким руководством классной водрузили ведро с гвоздиками на учительский стол, выстроились в ряд, произнесли слова поздравления и, схватив по цветочку, понесли их девчонкам.
Главной же интригой праздника было то, что они заранее не договорились, кто кому будет преподносить гвоздичку, и ко мне навстречу ринулись сразу двое парнишек: один из них сидел со мной за одной партой на истории, дугой – на русском и литературе. «Историк» в прыжке обогнал «филолога» и, упав на колено, протянул мне жалкий одинокий бутончик на вялой ножке. Но его соперник попытался разрулить ситуацию и, поинтересовавшись у классной, можно ли дарить девочке, которую уже облагодетельствовали, еще цветок, и получив ответ, что нет, все равно скромно вручил мне свою гвоздику…
Так на восьмое марта я получила в подарок две гвоздики…
Однако же, история была бы неполной без маленькой ремарки. Мальчик, над безответной любовью которого ко мне смеялось полшколы, так и не решился подарить мне цветок… при таких-то серьезных соперниках.
Когда я училась классе в девятом, мои мальчишки-одноклассники решили не делать себе искусственный вывих мозга и на восьмое марта прикупили красных гвоздик по количеству девочек в классе.
Вся идея торжественного вручения этих прекрасных цветов основывалась на том факте, что мальчиков и девочек в классе было равное количество. На импровизированном классном часе эти умники под чутким руководством классной водрузили ведро с гвоздиками на учительский стол, выстроились в ряд, произнесли слова поздравления и, схватив по цветочку, понесли их девчонкам.
Главной же интригой праздника было то, что они заранее не договорились, кто кому будет преподносить гвоздичку, и ко мне навстречу ринулись сразу двое парнишек: один из них сидел со мной за одной партой на истории, дугой – на русском и литературе. «Историк» в прыжке обогнал «филолога» и, упав на колено, протянул мне жалкий одинокий бутончик на вялой ножке. Но его соперник попытался разрулить ситуацию и, поинтересовавшись у классной, можно ли дарить девочке, которую уже облагодетельствовали, еще цветок, и получив ответ, что нет, все равно скромно вручил мне свою гвоздику…
Так на восьмое марта я получила в подарок две гвоздики…
Однако же, история была бы неполной без маленькой ремарки. Мальчик, над безответной любовью которого ко мне смеялось полшколы, так и не решился подарить мне цветок… при таких-то серьезных соперниках.
понедельник, 05 марта 2007
"Когда ты начинаешь всматриваться в бездну, у тебя чай остывает" (с)
В нашей семье посуду моет Телль.
В отделах бытовой химии городских супермаркетов она покупает гели с бальзамом для рук и разноцветные губки. Которые иногда падают в щель между раковиной и плитой. Там уже настоящее кладбище губок. Когда Телль хочет достать какую-то из них, она выковыривает ее черенком хозяйской швабры…
Послезавтра я иду на работу – больничный заканчивается, лечение продолжается, но дочку допустили до садика.
Кого я меньше всего хочу снова увидеть?
Незатыкаемо болтающую про новые дубленки и оперное закулисье Маньку; презирающую китайцев и азербайджанцев, неистово православную попадью; рожденную между пионерским лагерем и райкомом партии, до скатывания за пределы чистоплюйку - начальницу или ни-вашим-ни-нашим-но-всем-по-улыбке директрису?
Ничего не хочу…
В отделах бытовой химии городских супермаркетов она покупает гели с бальзамом для рук и разноцветные губки. Которые иногда падают в щель между раковиной и плитой. Там уже настоящее кладбище губок. Когда Телль хочет достать какую-то из них, она выковыривает ее черенком хозяйской швабры…
Послезавтра я иду на работу – больничный заканчивается, лечение продолжается, но дочку допустили до садика.
Кого я меньше всего хочу снова увидеть?
Незатыкаемо болтающую про новые дубленки и оперное закулисье Маньку; презирающую китайцев и азербайджанцев, неистово православную попадью; рожденную между пионерским лагерем и райкомом партии, до скатывания за пределы чистоплюйку - начальницу или ни-вашим-ни-нашим-но-всем-по-улыбке директрису?
Ничего не хочу…
13:57
Доступ к записи ограничен
"Когда ты начинаешь всматриваться в бездну, у тебя чай остывает" (с)
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
четверг, 01 марта 2007
"Когда ты начинаешь всматриваться в бездну, у тебя чай остывает" (с)
Некоторые люди дороги тем, что оказались в нужное время в нужном месте. Как бы мне ни хотелось, я уже никогда не смогу слепить куличик из зернистого песка с кем-то из новых приятелей. Ценность этого куличика в том, что он был слеплен в далекие четыре года. С кем я прошла по солнечным школьным коридорам, с тем прошла, с кем учила до шести утра анатомию ЦНС, с тем учила, а остальные… не в контексте.
После университета я уже не завожу друзей.
…С днем рождения!
Мы пьем мое грушевое вино. Три посленовогодние бутылки – две с котами, одна со сливовым вином – имели вкус вина, и действие компота. А здесь все наоборот. Мы смеемся до слез, обретая потерянную студенческую легкость.
- Что там тебе Костик в СМС написал?
- Ничего.
- …
- Он написал десять песен, которые исполняет голым.
- Он называет их панками-масонами, хотя они, наверное, думают, что масон – это сорт маргарина.
Оказывается, что в городе Кировске есть горка для детей-экстремалов. Такая сумасшедшая конструкция из железа с разными видами лестниц и периодически отсутствующими ступенями. Правда их отсутствие – это явно не задумка проектировщика.
А когда синие мы забрались на нее, оказалось, что она совершенно не скользкая. Но неважно.
А когда-то мы до утра разговаривали, глумились над девочкой-мальчиком Любой, объясняли девочке Эле всякие факты про оргазм, беременность и отсутствие прямой взаимосвязи между ними, воровали картошку и яблоки, хором звали халяву на кухонных балконах накануне экзамена, гладили халаты перед практикой в клинике, коллективно писали зачетный тест по психофизиологии («Так правильно надо было “осевой цилиндр”?! Ой а повторите тот вопрос, где про клетки!»), переводили тексты песен Элвиса Пресли на английском и вели бумажный чат во время особенно бесполезных лекций.
Тогда это не было так значимо. А сейчас я ретроспективно получаю опыт университетской дружбы, понимая что же на самом деле вкладывается в эти два разновеликих слова.
Над моим столом вянет кактус. У троих из нас дни рождения в феврале, а у оставшихся двоих – 29-го числа.
Бокал грушевого вина?
среда, 28 февраля 2007
"Когда ты начинаешь всматриваться в бездну, у тебя чай остывает" (с)
…и стихотворение.
Скоро зима. Тополя облетели.
Серая пыль на конвертах невскрытых.
Скоро зима. Тучи стелют постели
В небе, и в лужах, и в снах позабытых.
Скоро зима. Цепенеют лягушки.
Тихо в карманах лежат рукавицы.
Холод поет серенаду на ушко,
Инеем-солью покрыты ресницы.
Скоро зима, и поля опустели
Шапкою солнце ловить уже поздно.
Скоро зима. Журавли улетели,
Ветры ночуют в их брошенных гнездах.
Скоро зима. Забываются лица.
Скоро зима. Сожалений не надо.
Скоро зима. Задыхаются птицы.
Скоро зима. Умирают цикады.
С этими стишами получилась странная история. Я начала писать их еще осенью, и сразу же пришли морозы. Потом я бросила, и зима отступила на много дней. Но я снова достала их, и зима вернулась… Эта игра в пятнашки меня измотала. Я уже перестала понимать, кто здесь кого пытается предсказать.
Но, так или иначе, стихотворение дописано, и даже опубликовано. Есть копирайт, есть отзыв незнакомого мне человека, есть все доказательства того, что оно существует. И живет своей жизнью.
«Песни начинают жить самостоятельно через… неделю»
…И то, что оно появляется в моем блокноте в последний день зимы, я осознала только что, и это начинает казаться мне символичным…
Скоро зима. Тополя облетели.
Серая пыль на конвертах невскрытых.
Скоро зима. Тучи стелют постели
В небе, и в лужах, и в снах позабытых.
Скоро зима. Цепенеют лягушки.
Тихо в карманах лежат рукавицы.
Холод поет серенаду на ушко,
Инеем-солью покрыты ресницы.
Скоро зима, и поля опустели
Шапкою солнце ловить уже поздно.
Скоро зима. Журавли улетели,
Ветры ночуют в их брошенных гнездах.
Скоро зима. Забываются лица.
Скоро зима. Сожалений не надо.
Скоро зима. Задыхаются птицы.
Скоро зима. Умирают цикады.
С этими стишами получилась странная история. Я начала писать их еще осенью, и сразу же пришли морозы. Потом я бросила, и зима отступила на много дней. Но я снова достала их, и зима вернулась… Эта игра в пятнашки меня измотала. Я уже перестала понимать, кто здесь кого пытается предсказать.
Но, так или иначе, стихотворение дописано, и даже опубликовано. Есть копирайт, есть отзыв незнакомого мне человека, есть все доказательства того, что оно существует. И живет своей жизнью.
«Песни начинают жить самостоятельно через… неделю»
…И то, что оно появляется в моем блокноте в последний день зимы, я осознала только что, и это начинает казаться мне символичным…